Мемуары

— «Выкопайте девять ям», — приказал австрийский капитан, согласно повелению австрийского властителя, командовавшего этой областью Италии и схватившего девять моих товарищей. — «Выкопайте девять ям», — грубо приказал австрийский капитан крестьянам, которые под влиянием священников боялись не австрийских солдат, а итальянских патриотов, представленных им как разбойники. И в несколько минут было выкопано девять ям в этой мягкой, песчаной почве.

Бедный старый Чичеруаккьо! Это был истинный тип благородного простолюдина! Перед ним было девять свежевыкопанных ям, в которые должны были лечь он, его товарищи и сыновья. Младшему из сыновей было всего 13 лет! Все были расстреляны и зарыты, увы, итальянскими руками. Чужой солдат был хозяином в стране: он командовал своими рабами, и слушаться нужно было безоговорочно, иначе их били. Уго Басси также был схвачен и расстрелян вместе с Левре, также моим товарищем по Монтевидео, смелым и симпатичным миланцем. Перед казнью священники подвергли Уго Басси пытке. Их ярость против него была особенно велика — ведь он сам был священником.

Я остался на гречишном поле вблизи моря с моей Анитой и лейтенантом Леджеро, моим неразлучным спутником, который остался со мной также в Швейцарии, годом раньше, после боя при Мораццоне. Последние слова супруги моего сердца были о ее детях. Она предчувствовала, что больше не увидит их.

Мы провели некоторое время на этом поле, не зная, что нам делать. Наконец, я попросил Леджеро пойти поискать поблизости какой-нибудь дом. Со своей всегдашней готовностью он тотчас же отправился на поиски. После недолгого ожидания я услышал приближение людей. Выйдя из своего убежища, я увидел возвращавшегося Леджеро в сопровождении человека, которого я тотчас же узнал, и встреча с которым меня обрадовала. Это был полковник Нино Боннэ, один из моих лучших офицеров, раненный во время защиты Рима[232], где он потерял своего отважного брата. Боннэ вернулся лечиться домой. Для меня не могло быть большей удачи, чем встретить этого брата по оружию. Здесь, в окрестностях, у него был свой дом. Услышав орудийный гром, он заключил, что мы высадились на берег, и поспешил к морю, чтобы разыскать нас и оказать нам поддержку. Смелый и находчивый, Боннэ, подвергая себя большой опасности, искал и нашел того, кого он искал. Встретив такого помощника, я положился на него совершенно, и это было моим спасением. Он предложил сейчас же отправиться в соседний крестьянский дом, чтобы оказать помощь моей несчастной спутнице. Мы вдвоем подняли Аниту и с трудом достигли дома этих бедных людей, где могли по крайней мере достать воды и что-то еще для больной, так страдавшей от жажды. Оттуда мы пошли к сестре Боннэ, которая была очень внимательна к нам.

Затем мы пересекли часть долины Коммаккьо и достигли Мандриолы, где должен был жить врач.

Мы приехали в Мандриолу в телеге, в которой на матраце лежала Анита. Я сказал доктору Дзаннини, подошедшему к нам: «Постарайтесь спасти эту женщину!» Врач ответил: «Давайте перенесем ее на кровать». Подняв матрац за четыре угла, мы внесли Аниту в дом и уложили ее в комнате, в которую пришлось подняться по небольшой лестнице. Но когда мы положили мою жену на постель, мне почудилось в ее лице выражение смерти. Я пощупал ее пульс: сердце больше не билось! Передо мной лежал труп… Это была мать моих детей, которую я так любил! Что я отвечу детям, когда они при встрече со мной спросят о ней?.. Горько оплакивал я потерю Аниты, неразлучного товарища во многих приключениях моей бурной жизни. Попечение о ее погребении я возложил на окружавших меня славных людей и по их настоянию удалился. Им повредило бы мое дальнейшее пребывание.

Анита Гарибальди

Портрет работы Гаэтано Галлино 1845 г. с автографом сына героя — Риччотти Гарибальди

Музей Рисорджимснто. Милан

С трудом держась на ногах, я отправился в Сан-Альберто в сопровождении проводника, приведшего меня в дом бедного, но великодушного портного.

Боннэ, которому — прямо заявляю — я обязан жизнью, был первым из моих спасителей. Без них я не смог бы пройти в 37 дней от устья По до залива Стербино, откуда я отплыл в Лигурию.

Из окна дома, в котором я находился в Сан-Альберто, были видны проходившие австрийские солдаты, которые держались по обыкновению с наглым видом хозяев. В этом небольшом, но прекрасном селении, я жил в двух домах, и в обоих славные люди охраняли меня, скрывали и заботились обо мне с щедростью, превосходившей их материальные возможности. Из Сан-Альберто мои друзья сочли нужным перевезти меня в близлежащую сосновую рощу, где я провел некоторое время, меняя для большей безопасности свое местопребывание.