Мемуары

Я опешил — признаюсь вам, я не ожидал подобных речей. Однако вскоре я понял, в чем дело, и не потому, что Королева растолковала мне свои слова, но она дала мне понять, что теперь, когда, исполнив повеление Короля, Месьё оказал должное уважение монаршей воле, от него самого зависит снискать большую, чем когда-либо прежде, благосклонность Монарха, увенчав похвальное поведение, им избранное, подходящими к случаю изъявлениями преданности, какие послужат, быть может, к пользе самого Месьё. Как видите, выражения эти были не столь уж туманны. Заметив, однако, что я отвечаю ей общими словами, Королева сделалась сдержанней не только в отношении предмета нашей беседы, но и в самом обхождении со мной. Она покраснела, а в тоне ее появился холодок, что было у нее всегда признаком гнева. Впрочем, вскоре она овладела собой и спросила, пользуется ли прежней моей доверенностью г-жа де Шеврёз; я ответил на это, что по-прежнему всегда готов служить герцогине. «Понимаю, — немедля и, как мне показалось, с радостью отозвалась Королева, — принцессе Пфальцской вы доверяете более, и вы правы». — «Я всецело доверяюсь принцессе Пфальцской, — подтвердил я, — но я умоляю Ваше Величество позволить мне более всех доверять моей Государыне». — «Охотно, — отвечала она весьма приветливо. — Прощайте же, вся Франция дожидается меня в приемной».

Я прошу у вас позволения остановиться здесь на обстоятельстве, без упоминания о котором невозможно обойтись и которое пояснит вам, что те, кто руководствует важными предприятиями, в собственной партии встречает помех более, нежели среди своих врагов. Мои враги, хотя и всемогущие в государстве, один в силу своего рождения, доблести и поддержки своих сторонников, другой — благодаря милости Монарха, тщетно старались принудить меня сложить с себя мое звание ⁵⁷⁷; могу сказать не хвалясь, что удержал бы его, не потеряв при этом достоинства и лишь слегка приспустив паруса, если бы различные интересы или, лучше сказать, различные бредни моих друзей не толкнули меня действовать на мою погибель, внушив окружающим мысль, будто я намерен плыть против ветра. Для того, чтобы изъяснить вам это весьма любопытное обстоятельство, мне должно, на мой взгляд, поведать вам об обстоятельствах, касающихся до известных лиц, которые звались моими друзьями; я говорю — звались, ибо все те, кто слыли в обществе моими друзьями, ими не были.

К примеру, я не порвал ни с герцогиней де Шеврёз, ни с Легом. Нуармутье увивался вокруг меня, ища со мной примирения; по настоянию друзей я принужден был, склонившись на его домогательства, поддерживать с ним учтивые отношения. Монтрезор, который на всякий случай многократно предупреждал меня, что готов содействовать мне лишь в той мере, в какой это не нанесет ущерба интересам де Гизов, полагал себя, однако, вправе вмешиваться в мои дела потому только, что проник в тайну некоторых из них. Право это, состоявшее, собственно говоря, в том, чтобы интригами стараться урвать свою долю выгоды, он делил с другими, кого я поименовал непосредственно перед ним. Впрочем, на сей раз, в отличие от других, он не воспользовался этим правом, хотя твердил о нем столько же, сколько другие, и даже более других. Он довольствовался тем, что вечерами увещевал меня пренеприятным тоном; но он хотя бы не делал низостей, стараясь повредить мне во мнении двора, как Нуармутье, который, чтобы выслужиться перед Мазарини, выехал навстречу ему к самой границе и показал Кардиналу давнее мое письмо с поручением, которое выдал за только что полученное, подделав на нем дату. Не знаю уж по какой примете, но Кардинал заподозрил подлог и никогда не простил его Нуармутье.