Мемуары

66... протоиереям храмов Ла Мадлен и Сен-Северен... — Жан Батисту де Шассебрас и Александру де Оданк. Рец назначил их главными викариями парижской епархии 28 июня 1655 г. Впоследствии Шассебрас, в отличие от Оданка, отказался явиться ко двору и предпочел скрываться, тайно руководя священниками; его послания и послания архиепископа расклеивались на улицах и в храмах с помощью давней клиентуры Реца (в частности, мясника Ле У).

67... не брал в расчет эти крепости... — Рец не захотел укрыться в крепостях Шарлевиль, где губернатором был Нуармутье, и Мезьер, где губернатором был де Ламе, на севере Франции, в Арденнах, как ему предлагали испанцы, обещая свою поддержку.

68... г-ну де Жуайёзу... — Герцог Луи де Жуайёз был братом Марии де Гиз, любовником которой был Монтрезор. Мария де Гиз вызволила в 1647 г. Монтрезора из Венсеннского замка, куда он попал за участие в заговоре «Кичливых». Активный участник Фронды, он после 1650 г. перешел на сторону Мазарини.

69... моих сторонников. — Уже написав, по сути, нравоучительное заключение к мемуарам, Рец пробует продолжить их, возвращается из 1655 г. к августу 1654 г., когда Шевалье был сослан в Клермон, Лавока — в Лион, Луазель и Бие — в Бурж. И все же рукопись обрывается — ибо пастырское послание Реца было последним его успехом в борьбе с королевской властью. Подобно другим мемуаристам, его соратникам и врагам, Рец пишет в пору своего бездействия, в изгнании — и только о том времени, когда он был у дел.

Послесловие переводчика

«Стиль — это человек» — эти слова Бюффона стали расхожей формулой. И тем не менее трудно удержаться, чтобы не «применить ее», как говорили в старину, к кардиналу де Рецу. Многоликий Протей — образованный, умный и остроумный, честолюбивый и сластолюбивый, демагог и авантюрист, храбрый и изворотливый, щедрый и лукавый, великодушный и мстительный, — он весь отразился не только в том, что он написал в своих «Мемуарах», но и в том, как он их написал.

Между тем для XVII в. эта, назовем ее, «стилевая откровенность» — явление незаурядное. XVII век как бы носил маску приличия — тех строгих жанровых норм, которые позволяют угадать под маской подлинное лицо автора, но которые не позволяют это лицо открыть или, точнее, позволяют явить его лишь таким, каким этого требует жанр, даже когда речь идет о мемуарах ¹.

Смешав в одном произведении признаки многих жанров, Рец свое лицо открыл. Другое дело, что он постарался это лицо подгримировать: он хочет понравиться очередной даме, на сей раз не возлюбленной, не соратнице по политической интриге, но другу, давней приятельнице, мнением которой, как нравственным, так и литературным, он дорожит. По ее просьбе он воскрешает прошлое, адресуя ей повествование о своей жизни. Но жизнь Реца так тесно переплетена с событиями его времени, что, описывая ее, мемуарист описывает целую эпоху. Рассказ его пристрастен — ведь Рец действующее лицо этих событий. Его «Мемуары» иногда иронически называли «романом», подчеркивая недостоверность многих интерпретаций автора. Но книга эта и читается как роман, захватывающий читателя и в то же время изобилующий такими бесценными подробностями, характеристиками современников, анализом (пусть необъективным) совершавшегося на виду и за кулисами, что она и по сей день остается незаменимым источником для всех, кто изучает XVII век или просто им интересуется. «Мемуарами» Реца зачитывались разные эпохи. Не забудем, что А. Дюма почерпнул у Реца немало своих сюжетов. А покойный Н. Я. Эйдельман говорил мне, что «Мемуары» Реца были настольной книгой Павла I.

По мнению некоторых исследователей, в процессе написания «Мемуаров» адресат их менялся (это не доказано) и потому неуловимо менялся характер обращения автора к собеседнице. Так или иначе, на всем протяжении «Мемуаров» неизменно одно: Рец, бывший действующим лицом Фронды, одним из главных ее актеров (он очень любит сравнение жизни с театральными подмостками, но об этом ниже), не просто воскрешает события прошлого. Он выступает теперь и в роли режиссера, аранжируя происходящее, выстраивая мизансцены, комментируя режиссерскими экспликациями поступки своих персонажей. А в тех случаях, когда он вынужден признать, что его грандиозные замыслы, хитроумные планы или мелкие интриги потерпели крушение, он увлекает читателя фантастической картиной того, что могло бы быть, если бы... если бы не подвело малодушие Месьё, если бы не был корыстолюбив герцог Буйонский, если бы мадемуазель де Шеврёз из ревности не сорвала попытку Поля де Гонди завести роман с королевой и т. д. Недаром Реца называли «историком возможного» ². Недаром в «Мемуарах» так много сослагательного наклонения ³.