Рец не одержал победы над своими политическими противниками. Наоборот. Изгнанный, лишенный архиепископства Парижского, обремененный долгами, он доживал свои дни в уединении, в своем имении Коммерси. Там он и писал свои мемуары. И однако, Г. Пикон был вправе сказать: «В этой книге о поражении все говорит о победе» 4. Рец считал, что одержал над другими и над самим собой победу нравственную. Бог ему судья. Бесспорно одно — он одержал своим талантом великую победу в литературе.
Французские исследователи отмечали, что Рец, человек, получивший богословское образование, оратор в силу своих пастырских обязанностей и политической судьбы, был к тому же знаменит как блистательный рассказчик и собеседник в модных салонах своего времени. Воспитанный эпохой Людовика XIII, он писал свои воспоминания десятилетия спустя после Фронды, когда сложился уже новый стиль, четко оформленный в правила классицизма. Но Рец был гораздо свободнее в своей манере. И если он начинает свои записки довольно торжественным обращением не только к другу, но и к светской даме, присягая не только искренности, но и возвышенному стилю, то по мере развития рассказа он меняет интонацию, ритм и даже лексику своей прозы. Он как бы забывает о том, что смотрит на прошлое из отдаления, когда на смену страстям политика и интригана пришла мудрость отшельника Коммерси; он вновь окунается в гущу событий, он волнуется, ненавидит и любит, спорит, убеждает, насмехается и вдруг, спохватившись, опять становится в позу того, кого он, режиссер, назначил себе играть, и тогда морализирует, наставляет, беспристрастно оценивает.
Хотя «Мемуары» Реца редактировались им, и рукопись сохранила следы авторской правки, у читателя создается впечатление, что он слышит живую речь воспоминателя. Рец часто ищет слово как бы в процессе самого рассказа; с его пера постоянно слетают оговорки «или точнее», «или скорее», «или лучше сказать»: «не делает чести его дальновидности или, точнее, решимости», «вооруженных или, лучше сказать, ощетиненных», «погрязших или, лучше сказать, закостеневших в крючкотворстве», «певших или, лучше сказать, горланивших», «склоняется к миру или, скорее, ввергается в мир», «устыдился своей горячности или, лучше сказать, грубости». Он непрестанно упоминает о погрешностях своего стиля, что также призвано подчеркнуть спонтанность его высказывания, будь то монолог Реца-старца, пишущего мемуары, или речи Реца — молодого фрондера. («По тому, как дурно отделана эта речь, вы можете судить, что я произнес ее без подготовки и обдумывания».)
Мемуарист то и дело обращается к своему адресату со словами: «согласитесь», «судите сами», «вы не поверите», «надо ли вам говорить», «вас, без сомнения, удивит», «позволю себе обратить ваше внимание», «вы полагаете, конечно».
Эти обращения создают интонацию разговора, ощущение, что автор ждет немедленной реакции собеседницы, и в то же время они как бы членят текст, который зачастую почти лишен красных строк, задают определенный ритм. Сам же ритм повествования чрезвычайно разнообразен.
Я уже говорила о смешении жанров в «Мемуарах». И впрямь, здесь можно найти почти протокольные страницы с описанием парламентских заседаний, и тут же драматические сцены, где диалог чередуется с напряженным действием; политические размышления соседствуют с историческими анекдотами (в значении, которое этому слову придавали во времена Пушкина) или с длинными речами, которые в разное время и в разных обстоятельствах произносил Рец и которые построены по всем правилам ораторского искусства с использованием разнообразных приемов риторики (антитез, гипербол, катахрез, метонимий и проч.) 5; им на смену приходит авантюрный роман с веревочными лестницами, побегами, перестрелками; их в свою очередь сменяют путевые заметки, а их — полемические рассуждения о церковном праве.
Разнообразию сюжетов соответствует смена ритма в повествовании. Она выражается не только в том, что некоторым событиям и отрезкам времени отведены десятки страниц мемуаров, а некоторые сжаты до нескольких строк. Это выражено и самой фразой. Иногда она длинная, затрудненная, изобилующая придаточными предложениями, многократно членящаяся точкой с запятой. Так Рец обычно говорит о парламентской процедуре, в описаниях которой он использовал парламентские реестры. Хотя он многократно подчеркивает, что «дух» заседания зачастую важнее того, что на нем происходит, а дух этот в протоколах не отражен, фактическую сторону дела Рец подкрепляет материалами реестров, и это сказалось на его слоге — тяжеловесном, неудобочитаемом, пропитанном канцеляритом своего времени, за что он постоянно просит прощения у своей читательницы-собеседницы.
Зато, когда речь заходит о народных возмущениях (например, о Дне Баррикад), о столкновении враждующих партий, о стычках в зале Дворца Правосудия, возникает короткая, динамичная фраза, зачастую бессоюзная, построенная на чередовании одних глаголов: «Я улещивал, уговаривал, бранил, угрожал».