Мемуары Дьявола

Первую женщину звали Эрмессинда де Рокмюр. В шестнадцать лет она вышла замуж за старого сира Хьюго де Рокмюра, которому к тому времени было уже за шестьдесят.

Вторая – Аликс де Рокмюр. Менее года назад она вышла замуж за Жерара де Рокмюра, сына Хьюго и его первой жены, Бланш де Вирелей.

В нескольких шагах от женщин перед пюпитром с открытой книгой стоял старец; время от времени он зачитывал несколько строчек, затем пояснял их двум десяткам мужчин и женщин, которые сидели вокруг на снопах соломы, поскольку никаких других стульев, кроме тех, на которых сидели Аликс и Эрмессинда, не было, а если бы слушатели расположились на скамьях, прикрепленных к деревянной обшивке стен, то они не услышали бы почтенного Одуэна, чей ослабленный старостью голос не смог бы заполнить огромную залу.

Каждый со священной сосредоточенностью слушал, как старец толковал стихи из Библии, ибо он выбрал одну из самых интересных ее страниц. Одуэн давал классификацию демонов и объяснял их различные свойства. Слушали все, но только не Аликс и Эрмессинда, чьи взгляды постоянно обращались вовне и говорили о том, что мысли их витают далеко. Они, без сомнения, ждали кого-то, так как оборачивались при малейшем шуме, доносившемся с противоположного края внутреннего двора, который простирался от залы до башни с главными въездными воротами замка.

Вот уже два часа длились комментарии священника, которым сопутствовали внимание слушателей и рассеянность двух дам. В конце концов поток слов толкователя исчерпался быстрее, чем интерес его учеников – характерная черта того давнего времени, которая придает ему очень оригинальную окраску, – и потому глубокая тишина охватила залу: никто из подданных, собравшихся вокруг госпожи, не позволял себе ни обсуждать почтенного чтеца, ни смеяться над ним – еще одна очень характерная и оригинальная примета времени.

Единственное, что не изменилось с той поры в неизменном человеческом характере, – плохо скрываемое нетерпение двух женщин: они постоянно спутывали алую шерсть, которую пряли. Только Эрмессинда пыталась распутать пряжу и останавливалась в полной задумчивости посреди работы, которая не слишком заботила ее, тогда как Аликс живо рвала нити и связывала их как попало, не беспокоясь об узелках, покрывавших ее работу. В этих маленьких действиях сказывался весь характер двух женщин: усталая покорность одной и злое, легкомысленное нетерпение другой.

Заходящее солнце остановилось над въездной башней и уже собиралось спрятаться за ее самые высокие зубцы, когда Эрмессинда, заметившая это, прошептала Аликс:

«Уже поздно, дочь моя, а вашего мужа все нет».

«Ни моего, ни вашего, – ответила Аликс. – Вы ожидаете их так рано?»

«Нет, – ответила Эрмессинда, – они предупредили, что вернутся через два часа после захода солнца».

«Правда, – вспомнила Аликс, – а я и забыла».

Значит, не мужей поджидали две женщины.

– Прекрасно, – заметил поэт, – для экспозиции это не лишено очарования.

– Вы находите? – улыбнулся Дьявол и продолжил: – Не успели они произнести последние слова, как у ворот раздался сильный шум, а затем загремели цепи ворот и заскрипели железные блоки подъемного моста.

– Прекрасно, – не удержался поэт, – здесь самое место для того, чтобы одна из дам прочла стихи:

Цепь грохочет, колец слышен звон
У моста. Опускается он.
Вот решетка уже поднимается…

Здесь получается прелестное противопоставление: опускается, поднимается, – весьма, весьма недурно. Продолжайте, – дозволил поэт, облизав губы, как бы для того, чтобы вкусить поэтический мед, который разлился по его устам.

Дьявол вновь заговорил:

– Ни та ни другая не сказали ничего подобного, но Эрмессинда внезапно вскочила и закричала: «Это он!» Аликс бросила быстрый и любопытный взгляд в сторону ворот и глубоко вздохнула. Как вы заметили, Эрмессинда имела право радоваться вновь прибывшему, тогда как Аликс должна была прятать свои чувства, несмотря на тревогу и волнение, которые она явно испытывала.

Ее переживания, похоже, были слишком бурными, поскольку она тоже встала и сказала с поклоном Эрмессинде:

«Я удаляюсь, госпожа. Не хочу смущать своим присутствием встречу матери и сына после четырех лет разлуки. Извинитесь за меня перед сиром Лионелем де Рокмюром, моим братом».

– Ступайте, – отпустила ее Эрмессинда и проводила Аликс взглядом, промолвив про себя:

Ужели ненависть является причиной,
Того, что ты бежишь от сына моего?
Иль, может быть, скрываешь под личиной
И прячешь от людей жар сердца своего? —

громко продекламировал поэт и добавил: – Это послужит хорошей завязкой.