— С помощью гнусной человеческой природы. Кто, по-твоему, внушил госпоже Умбер идею окунуть тебя обратно в пучину бреда, угостив тебя противопоказанным бульончиком? А кто всячески поддерживал тебя в желании не повиноваться твоему лекарю?
— Твой анализ валит наповал. Я и забыл уже о подлости этих лакейских душонок.
— Просто ты считаешь их гораздо ниже себя, чтобы вот так взять и умереть ради их выгоды; хотя ты сам ничуть не лучше: примитивной шутки ради ты позволяешь шарлатану опереться на твое имя, чтобы затем травить общество омерзительным ядом!
— Я их выгоню.
— Барон, барон, — вздохнул Сатана, — и правильно поступишь, ведь ты унижался и плакал перед ними, а потом вы вместе сыграли школярскую шутку с твоим врачом, причем ты был зачинщиком; в результате они презирают тебя.
— Презирают? Хамы! — зашелся от гнева Луицци.
— Барон, — заржал Дьявол, — мало кто в мире удостаивался такой чести…
— Что ты хочешь этим сказать?
Но Сатана с хохотом исчез, бросив на Луицци издевательский взгляд. Не прошло и четверти часа, как барон появился на Елисейских полях{201}
в роскошном экипаже; стоял полный неги теплый весенний день, и Луицци повстречал многих бывших друзей, одних в прогулочных колясках, других верхом; но никто, казалось, не хотел его узнавать. Госпожа де Мариньон, проехав мимо с господином де Мареем в открытой коляске, демонстративно отвернулась. Луицци вернулся домой в яростной решимости мстить и мстить. Тогда-то ему в первый раз пришла в голову мысль спросить список лиц, навещавших его во время болезни. Список состоял из двух имен: господина Гангерне и госпожи де Мариньон.III
ПЛАТОНИЧЕСКАЯ ЛЮБОВЬ
Маркиз
Луицци был оглушен увиденным, особенно отсутствием в списке других имен. Господин де Марей ни разу не справился о его здоровье, и теперь барон не сомневался, что тот был заодно с госпожой де Мариньон, высокомерно оскорбившей его на Елисейских полях; барон тут же принялся обдумывать способы отплатить. Человек наедине с собой не может избежать злых мыслей, а уж тот, кто находится в сношениях с Дьяволом, и подавно. Господин де Марей скоро должен жениться на девице де Мариньон — нельзя ли увести невесту у него из-под носа? Луицци долго размышлял на эту тему и пришел к выводу, что может осуществить такое похищение, если только сам встанет в ряды претендентов на руку девицы; но несмотря на необходимость в двухгодичный срок найти себе жену, он не испытывал ни малейшего желания связываться с кругом людей, который, как он знал, скрывал столько отвратительных преступлений.
Воображением барон не блистал, и, возможно, он так и остался бы со своими планами злобной мести без всякой надежды на их исполнение, но в этот момент ему доложили о визите господина Гангерне.
— Отличный денек, барон! — заверещал балагур прямо с порога. — Говорят, вы были страшно больны? И что я вижу? Барон розов и свеж, как спелое яблочко!
— Да, я окончательно поправился.
— Прекрасно, прекрасно! Ну-с, что скажете о Париже, друг мой? Какой город, какая блестящая публика, какой гомон на улицах! Поистине, страна богов!
— А также богинь, не правда ли, господин Гангерне?
— Это вы о женщинах? Ах, барон, здешние женщины дьявольски холодны. Где черные блестящие глаза, где призывная поступь наших тулузских девиц!
— Так что же вы делаете в столице?
— Как! — Гангерне выпучил глаза. — Я вам не говорил? Я приехал на свадьбу.
— И вы тоже… — неосторожно проговорился Луицци.
— Вот это да! Вы женитесь? И на ком же?
— О! На самом совершенстве, — соврал барон. — А вы?
— Я не говорил, что женюсь. Я приехал на свадьбу своего сына.
— У вас есть сын? Что-то мне не приходилось слышать до сих пор о госпоже Гангерне.
Балагур расцвел счастливой улыбкой:
— Но не могу же я жениться на женщине при живом муже!
— Ничего себе! — воскликнул Луицци с отвращением. — И что же, ваш отпрыск носит теперь имя, которое ему не принадлежит?
— Уж вы извините меня великодушно, но оно принадлежит ему по праву; он его купил.
— Купил? Но как?
— Не очень дорого. Это такой пройдоха, ну, весь в меня — уверяю вас! Вы знаете пьесу господина Пикара под названием «Найденыш»?{202}
— Да, кажется, не так давно я даже видел ее на сцене.
— Так вот, мой сын решил действовать по ее рецепту. Писаный красавец, он довольно долго играл роль Элевью{203}
где-то в провинции. Женщины сходили по нему с ума. Как-то, оставшись без ангажемента, он по дороге в Париж погостил у меня в Тулузе. Славно мы тогда покутили! Едва он уехал, как я получил письмо от старого друга, большого, я вам скажу, зубоскала. Мы познакомились еще при Империи, когда он был в Тулузе вместе с маршалом Сультом{204}. Так вот господин Риго пригласил меня попировать от души в свой замок Тайи, что около Кана{205}, и между прочим, сообщил, что у него на выданье племянница и внучатая племянница с двумя миллионами приданого.— Два миллиона? — Луицци недоверчиво хмыкнул.
— О, это еще одна презабавная история, — громко захохотал Гангерне. — Дело в том…
— Я вам верю; но давайте не будем смешивать ее с первой.