Мемуары дьявола

— Ну хорошо. Так вот, я не мешкая черкнул пару слов сыну, желая, чтобы он принял участие в авантюре. Если мы правильно все разыграем, написал я ему, то ты получишь одну из краль; приготовим же великолепный фарс для моего закадычного дружка Риго! Меня смущало только одно обстоятельство: то, что мой сынок звался коротко — Гюставом, а Риго уж очень хитрый мошенник и к тому же сам вышел из простых, а потому для своих дорогих племянниц наверняка хочет муженька с громким именем.

— Поразительно, — развел руками барон.

— Ба! Чего ж тут удивительного? — возразил Гангерне. — Все хотят выбраться из своего болота, не важно каким образом. Точно так же девицы не очень строгого поведения всегда дают прекрасное воспитание своим дочерям.

— Вы полагаете? — засмеялся Луицци.

Гангерне надул щеки, попыхтел немного и продолжил мелодраматическим тоном:

— Зная мели и подводные камни, не так уж трудно предотвратить крушение другого корабля.

— Возможно; ну так где же ваш отпрыск нашел себе имя?

— А, сейчас… сейчас. Так вот, когда он получил мое письмо, он собирался подписать ангажемент в Опера-Комик{206}. Там подвизался один презабавнейший тип, глава группы клакеров{207}.

— Они есть везде.

— Да, но этот весьма своеобразен. Короче говоря, то был не кто иной, как маркиз де Бридели.

— Маркиз де Бридели, из Тулузы?

— Младший из четырех сыновей того маркиза де Бридели, которого вы имеете в виду. Он учился в семинарии, но с началом революции скинул сутану и, в то время как его отец и три брата вступили в армию Конде{208}, он отважно сражался за республиканцев. Отец и братья погибли, и он стал маркизом Бридели, но не больше того. Храбрый как лев, он получил крест за Аустерлиц{209}, но так и не смог достичь даже капральского чина и остался рядовым, ибо надирался четырнадцать раз в неделю, за исключением разве что дней больших сражений. Уволенный в тысяча восемьсот пятнадцатом году, он стал профессиональным старым солдатом.

— Это что же за профессия?

— Неужели не знаете? — Гангерне принял воинственную позу ворчуна-ветерана и грозным голосом продекламировал: — «Старый солдат Империи, маршировавший по всем столицам Европы, сто тысяч чертей! Да здравствует Наполеон! Отважный француз, патриот до гроба! Получивший на поле битвы орден и двадцать ранений! Да здравствует император!» С этими словами и послужным списком, более-менее соответствовавшим истине, он в течение двух или трех лет собирал монеты по сто су с изображением императора у всех бонапартистов, офицеров, генералов и т. д., которым он представлялся.

— Забавная профессия.

— И очень известная, не так ли? — усмехнулся Гангерне. — Но вскоре его одолели конкуренты, и тогда он занялся прямо противоположным делом, а именно: ремеслом последнего отпрыска великого, но разоренного рода.

— А это что такое? — поинтересовался Луицци.

Гангерне приподнялся на носках в высокомерной и в то же время изящной позе, лицо его вытянулось и приняло презрительное выражение, и он прогундосил себе в нос:

— «Маркиз де Бридели! Самоотверженный сторонник короля, вроде как вознагражденный этим скромным знаком отличия (в этом случае алая ленточка Почетного легиона{210} превращалась в алую ленточку ордена Святого Людовика{211}), вечно преданный Бурбонам, несмотря на их неблагодарность». Таким манером вполне можно вытянуть у роялистов немало наполеондоров{212} с изображением царственного лика Людовика Восемнадцатого{213}.

— И опять все испортили конкуренты?

— Да нет, подвело слишком частое использование этого метода добывания денег. Наш маркиз работал весьма споро: за три или четыре года он успел выдоить весь Париж. Он мог бы продолжить свое дело в провинции, но уже не мог жить без Парижа; какое-то время он состоял на побегушках у продавцов контрамарок, пока наконец не стал во главе банды клакеров в театре, в который собирался поступить мой сын.

— Ну, наконец-то! — вздохнул Луицци. — Вот мы и добрались! Так что же сделал ваш сорванец?

— Получив мое письмо, он, недолго думая, нашел маркиза, пообещал ему тысячу экю, если де Бридели женится на своей привратнице и признает его своим сыном. Маркиз согласился, и теперь сын господина Эме-Зефирина Гангерне и Мари-Анны Гаргаблу, в девичестве — Либер, является его сиятельством графом Бридели!

— Он красив, ваш сын?

— Элевью, настоящий Элевью.

— И обходителен в манерах?

— Вылитый Элевью, барон.

— Здесь стоит немного пораскинуть мозгами, господин Гангерне.

— Вы так думаете, господин барон?

— Не знаю, не знаю… И когда вы едете к этому своему приятелю, господину…

— Риго? Дней через семь или восемь; нужно время, чтобы приодеть папашу-маркиза. Мы берем его с собой — пусть попьянствует с Риго; он очарует его своими подвигами во славу французского оружия. Мамочка же сошлется на недомогание. Неплохой фарс, не правда ли?

— Забавный, и весьма, — помедлив, согласился Луицци.

Гангерне приподнялся, и барон воскликнул:

— Как, вы уже уходите?