Мемуары дьявола

Как правило, госпожа Бенар брала с собой самых элегантных своих модельерш, наряжая их с редким изыском и таким образом оформляя, если можно так выразиться, наглядную витрину для своего магазина. Пригожая, очаровательная Эжени, в ослепительном уборе собственной красоты, как нельзя лучше подходила для этой роли, и, несмотря на все сопротивление, госпожа Бенар неизменно вынуждала ее ходить в театр. Вот так лорд Стив и увидел Эжени. Меж тем пронеслись два месяца, как бедная девушка жила в Лондоне. Несколько раз она посылала узнать у лорда Ладни, не приехал ли его сын, но ей неизменно отвечали, что Артур еще во Франции. Безумная надежда, которой жила несчастная, гасла день ото дня, ее обычная грусть мало-помалу перешла в полный упадок духа, когда однажды вечером к ней подошла госпожа Фире, спросив как бы между прочим, не замечала ли Эжени в магазине одну весьма посредственную танцовщицу. Эжени ответила, что да, припоминает. И тогда госпожа Фире, после обсуждения невыразительной осанки и других явных недостатков танцовщицы, перешла, громко удивляясь, к рассказу об огромном состоянии, которое на нее недавно свалилось. Знатнейшие господа, все — миллионеры, перессорились из-за нее, и в конце концов она досталась одному лорду, подарившему ей дом, множество слуг и лошадей. Эжени, вполуха прислушиваясь к рассказу, апатично отозвалась в ответ:

«Она, верно, счастлива…»

Старая плутовка, приняв эти ничего не значащие слова за выражение тайной зависти, продолжала:

«Так вот, крошка моя, все это не идет ни в какое сравнение с тем, что, как мне известно, готов сделать для любимой женщины один лорд. Для начала — тридцать тысяч ливров ежегодной ренты, причем надежной, такой, что никто и никогда у нее не отберет. Кроме того, на все то время, что она будет с ним в Англии, — особняк в Лондоне, замок за городом, два роскошных выезда по четыре лошади в каждом, драгоценности, свита, как у особы королевских кровей, и, наконец, денег столько, сколько не надеется получить самая отъявленная фантазерка».

«И кто же счастливица, внушившая такую пылкую страсть?» — равнодушно спросила Эжени, склонившись над работой: в тот момент она сметывала складки парчового платья.

«Счастливица — вы, а счастливчик — лорд Стив».

И прежде чем Эжени сообразила, в какой форме ей подобает отвергнуть предложение, старая сводня быстро удалилась, повторяя про себя любимую поговорку о своем грязном ремесле: «Ну вот, закваска брошена в тесто; нужно немного подождать, пусть забродит». Искусная мошенница прекрасно понимала, что подобные предложения не принимаются тут же, немедленно, а первоначальный негодующий отказ частенько влечет за собой согласие, о котором, как правило, вслух не говорят.

В душах, подобных душе Эжени, такие предложения не вызывают мук искушения, но становятся причиной самоубийственных сомнений, наглядно демонстрируя, чего можно добиться с помощью порока и до чего доводит добродетель.

Несмотря на отвращение, испытанное Эжени, ее сознание было отравлено, и вскоре, в череде тягучих дней, в тяжелых думах о пропавшем Артуре, мучительные сомнения в том, что же такое благо, завладели ее умом; дошло до того, что она чуть было не поверила в свою способность докатиться до греха. Но набрать настоящую силу искушению мешало присутствие пособника. Эжени, которая из уязвленной гордости осмелилась бы, может быть, и сама пойти к мужчине, чтобы предложить себя, отступила в основном перед мыслью, что такая карга, как госпожа Фире, будет участвовать в этом и так некрасивом деле. И потому при встрече со старой греховодницей она заставила ее замолчать, причем с презрением, которое госпожа Фире приняла как должное, но не посчитала непреодолимым. Меж тем грусть Эжени не осталась незамеченной: ночи, проводимые в рыданиях, портили миловидное личико и подтачивали шаткое здоровье. Госпожа Бенар дала ей понять, что не будет возражать против ее отъезда во Францию, несмотря на возможные убытки торгового дома — уж очень привязались лондонские красотки к столь юной и эффектной француженке, которая, казалось, позабыла о своей красоте.

Эжени отвечала, что ее недомогание — всего лишь вызванная непривычным климатом вялость, которую она скоро преодолеет. Однако настал день, когда она, не в силах больше выносить гнетущую неопределенность, решила лично убедиться, что Артура нет в Лондоне. Под тем предлогом, что ей необходимы столь полезные для здоровья прогулки, она отправилась в сопровождении знакомой англичанки, говорившей по-французски, к дому лорда Ладни. Но у дверей особняка англичанка, оробев, отказалась идти дальше, и Эжени вошла в дом одна. После довольно долгого ожидания ее пригласили пройти в гостиную, где она увидела пожилого джентльмена весьма сурового на вид и незнакомого щеголеватого мужчину лет сорока, который нахально уставился на нее, но скорее от удивления, чем от желания оскорбить. Она обратилась к лорду Ладни, который ответил только непонятной фразой:

«I do not understand french».