Мемуары дьявола

— Эжени проявила куда больше мужества и достоинства, между прочим… Она не кричала истерично, не буянила, рискуя разбудить весь дом, и не крушила мебель, как ты, а меж тем она ведь рисковала потерять далеко не жалкие гроши, чего так боишься ты, но первую и последнюю надежду.

— Но ей-то все-таки повезло, — буркнул Луицци. — Ведь она, насколько я знаю, стала в конце концов госпожой Пейроль.

— Да, — сказал Дьявол. — Утром она получила послание от Альфреда всего в несколько слов: «Будете ли вы моей женой?»

— И тогда она наконец-то обрела свое счастье. — Луицци потерял всякий интерес к рассказу Дьявола. — Она стала богатой и любимой, обрела семью, круг общения, и вся эта весьма грустная история пришла к счастливой развязке; впрочем, она оказалась куда менее грустной, чем я ожидал.

— И тогда, — продолжил Дьявол, — началась новая глава этой истории: «Бедная жена».

V Бедная жена

— Не сомневаюсь, — поморщился Луицци, — эта глава смахивает на все давно набившие оскомину истории: влюбленный по уши муж через несколько месяцев остывает, а еще через некоторое время начинает упрекать жену за все, что он для нее сделал, а потом обрекает ее на презрение и одиночество…

— А вот и нет, мудрейший ты мой хозяин, — возразил Дьявол, — все было совсем не так; эта глава, если ты сможешь правильно ее понять, займет гораздо больше времени, чем все предыдущие; но, по правде говоря, навряд ли ты способен теперь внимательно выслушать меня. Сейчас, с надеждами на личное благополучие, в твою душу вернулось и черствое себялюбие, и ты, подобно новому окружению Эжени, боишься потерять время, занимаясь ее судьбой, ибо теперь она далеко не единственная соломинка, за которую ты можешь ухватиться.

— Опять хитришь, лукавый, — проворчал Луицци. — Я слушаю тебя, но поторопись — уже светает.

— Хорошо, — согласился Сатана, — но учти, как ты меня слушаешь, так я и рассказываю, не вдаваясь в детали и не призывая к утраченному тобой вниманию. Итак, вот вкратце основные причины превращения Эжени в бедную жену.

Она появилась в новом для себя окружении с живым свидетельством своего греха, а мужу, любившему жену в достаточной степени, чтобы верить в ее непорочность, недоставало сил, чтобы к ней относились как к безгрешной. Для Эжени всякое, даже самое обыкновенное, событие приобретало неординарный, двойной смысл.

Господин Пейроль привез поначалу жену в свою провинцию. Но ведь женился-то он хотя и с согласия отца, но против воли остального семейства!{299} Глава семьи доброжелательно привечал невестку, покровительствовал ей почти так же, как и ее муж, но есть вещи, от которых нет защиты: ледяные глаза деверей и своячениц, оскорбительная показная учтивость и как бы нечаянная небрежность, холодное и чопорное обращение — сударыня, как без конца ее именовали люди, не привыкшие к особым церемониям в своем кругу. Это злонамеренное обращение не изгоняло Эжени из гостиной, но как бы исключало ее из полноправных членов клана. А кроме того, множество других неприятных мелочей, на которые невозможно пожаловаться, но которые бьют пребольно. То на прогулке забывали ее поприветствовать, и Эжени никак не могла отнести это на счет рассеянности, что сделала бы на ее месте любая другая женщина; иной раз ее не приглашали на прием, причем ее отсутствие было тем более заметным, поскольку гости по десять раз проходили под окнами госпожи Пейроль, чтобы войти к кому-нибудь из ее новой семьи.

Но самое обидное — это ребенок, которому господин Пейроль не мог дать своего имени; девочке то и дело приходилось отвечать на вопросы любопытных соседей. Когда, случалось, Эжени заходила с ней в гостиную или выходила на прогулку, почти тут же кто-нибудь не удерживался от удивленного восклицания:

«Ой! Какая прелестная девочка! А кто твоя мама?»

«Госпожа Пейроль».

«А кто твой папа?»

«Не знаю…»

«Бедная малышка! Такая красивая! Какое несчастье — жить без папы…»

Так говорилось при матери, она стала отправлять дочь на прогулки с няней, но в отсутствие Эжени слова посторонних становились еще беспощаднее.

А Эрнестина простодушно пересказывала все разговоры матери, и та была вынуждена поменьше выпускать ее. То был еще один повод для слез, так как маленькая девочка, наблюдая, как резвятся вокруг другие детишки, с плачем, вызывавшим ответные слезы матери, спрашивала, почему ей нельзя играть со сверстниками. Пытаясь хоть как-то заменить девочке то, что невозможно было ей дать, Эжени и Альфред удовлетворяли ее малейшие желания, и в результате Эрнестина превратилась вскоре в самое своевольное, капризное и несдержанное существо.