Мемуары M. L. C. D. R.

Пенсионарий нашел этот ответ столь достойным, что вместо роты, которую тот просил для себя, дал ему чин подполковника; итальянец же, едва получив деньги на снаряжение, тотчас скрылся.

Поскольку враги каждый день терпели неудачи и расстройство в их рядах скорее росло, нежели уменьшалось, они стали думать, что даже невыгодный мир станет для них меньшим злом, чем война, в которой за месяц они уже потеряли целых три провинции. Так считали многие; но принц Оранский хотел иного — он предложил своему дяде маркграфу Бранденбургскому объединить силы против общей опасности^{280}. Мы же, занимая подряд земли одного и другого^{281}, не слишком об этом тревожились. Хотя у Короля было очень много надежных лазутчиков в Голландии, но они предупредили его об этой сделке лишь неделю спустя после того, как о ней узнал виконт де Тюренн. Последний, получив сию новость уж не знаю из каких источников, предстал перед Королем и сказал ему, что пора заключать мир, пока нам это выгодно, или уж по крайней мере вывести войска из некоторых занятых нами областей, чтобы объединить армию для отражения нового врага. Принц Конде залечивал свою рану в Арнгейме^{282}; Король послал к нему нарочного, дабы узнать его мнение об этом, и тот присоединился к доводам господина де Тюренна. Король сознавал, что их совет разумен, однако предоставил окончательное решение маркизу де Лувуа, на которого полагался больше, чем на двух лучших своих полководцев. Успокоенный иллюзиями министра, он поверил, что и впрямь способен побороть все интрига, затеваемые его врагами в Германии, и, поскольку одна ошибка влечет за собой другую — особенно для человека, не желающего признавать, что ошибается, — высказался за продолжение войны, решив последовать первому совету только в крайнем случае. Принца Конде и виконта де Тюренна рассердило то, что вопреки им и во вред интересам государства государь послушал маркиза де Лувуа, — и если бы тот впоследствии не загладил свою ошибку великими заслугами, Король, возможно, не относился бы к нему с таким доверием, как ныне.

Господин де Тюренн, подступив к Арнгейму, решил засвидетельствовать почтение принцу Конде и осведомиться о его здоровье. И хотя эта миссия более подобала слуге, чем адъютанту, он все-таки поручил ее мне, тем более что кроме слов участия я должен был передать принцу и кое-какие новости. Я застал его страдающим от ранения — говоря со мной, он то и дело стонал от приступов боли, — поэтому, по возможности, постарался сократить свой визит, но когда уже был готов откланяться, вошел герцог Мекленбургский. Предупрежденный о тяжелом состоянии раненого, он, казалось бы, должен был повести себя соответственно, — но вместо этого, распахнув дверь, ворвался как ошпаренный, а точнее, как сумасшедший и закричал: «Fructus belli^{283}, fructus belli!» Он повторил эти слова не менее дюжины раз и, даже приблизившись к кровати принца, так и не произнес ничего другого. Если бы я мог дождаться окончания этой комедии, то ни за что бы не ушел, — однако все, что я мог сделать, не нарушая почтения к принцу Конде, — это задержаться в прихожей с Дерошем, капитаном его гвардии; немного побеседовав с ним, я попросил его заглянуть в комнату и узнать, чем кончилось столь забавное зрелище. Но тот ответил, что я или считаю его полным дураком, если думаю, будто он станет вмешиваться, или совсем не знаю герцога Мекленбургского — иначе не предложил бы подобной нелепости.