Мемуары M. L. C. D. R.

Я настолько привык ко двору, что мне было трудно его оставить, какие бы причины меня к тому ни вынуждали. Я решил попытать счастья у герцога де Ришельё^{114}, которому мой господин завещал свои титул и герб. Некоторые утверждали, что он был сыном кардинала, прижитым от герцогини д’Эгийон, — но его ограниченность, каковая не могла быть присуща сыну столь великого человека, являлась лучшим доказательством того, что это — лишь пустые слова. Как бы то ни было, поняв, что он, скорее, влачит, нежели гордо несет доставшееся ему имя, я простился с ним без объяснения причин, крайне огорченный необходимостью покинуть место, единственно способное пленить сердце порядочного человека. Моим желанием было отправиться на войну, которая пылала на наших границах, ибо, хоть и потеряв много времени, я все еще был крепок и силен, — одним словом, пока еще мог оказаться на что-то способным. Это побудило меня обратиться к господину Ле Телье, коего я довольно хорошо знал, и мог надеяться, что моя просьба будет удовлетворена. Но, будучи превосходным политиком, он доложил об этом господину кардиналу, и тот запретил давать мне какое бы то ни было назначение. Я скоро догадался, что последовал некий приказ, ибо господин Ле Телье больше не говорил со мной, как прежде, и, вместо того чтобы подтвердить, что мое ходатайство удовлетворено, как он делал это ранее, передал, что был бы рад оказать мне услугу. Этим выражением, как я понял, он обычно пользовался, когда не хотел ничего делать. Пока я досадовал, что он так долго водит меня за нос, господин де Ла Шатр, увидев, как я в гневе и негодовании покидаю кабинет, предложил, если мне это по нраву, найти для меня другого хозяина, способного утешить за утрату прежнего. Я ответил, что еще как хотел бы этого — лишь бы мой новый господин не был герцогом Орлеанским, — и он сразу назвал имя герцога де Бофора; я ответил, что, разумеется, всегда относился к герцогу с почтением, — но ведь он был противником покойного господина кардинала и вряд ли станет доверять мне, а я, в свою очередь, не смогу служить ему без задних мыслей.

Он спросил, хорошо ли я подумал, прежде чем отказаться, и могу ли, проведя столько времени при дворе и вдоволь насмотревшись на тамошние дурные обычаи, не знать, что выгода смиряет чувства; что, пока господин кардинал Ришельё был жив, я поступал хорошо, не заводя никаких друзей из числа противостоявших ему особ, но теперь, оскорбленный первым министром, должен разделять интересы и водить дружбу с теми, кто питает к нему неприязнь, а в этом случае уж кому и служить, как не господину де Бофору, которого Мазарини лишил расположения Королевы-матери, — это человек решительный и сильный, не жалеющий ничего для своих друзей и приближенных и, наконец, по достоинству оценивающий верность, — и я не разочаруюсь, отдавшись под его покровительство. Господин де Ла Шатр добавил, что, если я захочу, он замолвит за меня слово перед герцогом, — а когда тот узнает, что я тоже ненавижу Мазарини, то проникнется ко мне куда большим доверием, нежели к кому-нибудь другому.

Опасения, что придется покинуть двор, и желание отомстить за обхождение министра привели к тому, что я принял это предложение, согласившись с доводами господина де Ла Шатра. Он поговорил обо мне с герцогом де Бофором; тот ответил, что будет рад принять меня на службу, и наказал явиться в Анэ^{115}, куда и сам должен был приехать. Я выехал из Парижа в сопровождении друга, с которым был на короткой ноге и чей дом находился как раз по пути. Мы, как всегда, послали слуг вперед, а сами последовали за ними по дороге Королевы, через Булонский лес до Сен-Клу^{116}. Когда мы проезжали мимо дома маршала де Бассомпьера, где сейчас находится женский монастырь^{117}, в дворянина, который был со мной, вдруг швырнули камень. Обернувшись посмотреть, кто это сделал, мой друг увидел на террасе вышеупомянутого дома каких-то людей; они нарочно опустили головы, и он подумал, что это женщины.

— Черт побери! — воскликнул он. — Над нами насмехаются!

Едва он это произнес, те люди поднялись и в нас снова полетели камни; тогда мы наконец убедились, что напрасно приняли их за женщин, — то были мужчины, и они больше не прятались, а осыпали нас насмешливыми ругательствами и градом камней.