Понятно, ферма предполагала иные наряды, нежели Версаль или светские салоны, и наша героиня начала носить ту же одежду, что и ее соседки-фермерши, что тут же сделало ее очень популярной в округе. Наряд ее был таков: «…шерстяная юбка в черно-синюю полоску, кофточка из крашенной в бурый цвет хлопковой ткани, цветной платок, зимой серые или синие шерстяные чулки с мокасинами или мягкими туфлями из кожи буйвола, а летом – хлопковые чулки с туфлями.»
Как-то семью наших фермеров навестил князь Талейран, и Люси оставила яркую и откровенную характеристику этого сноба: «Господин де Талейран был любезен, как он всегда неизменно бывал со мной, и показывал ту приятность в беседе, какой никто никогда не обладал так, как он. Он меня знал с моих детских лет и поэтому держался со мной в некотором роде по-отечески и с чарующей благосклонностью. Можно было внутренне пожалеть о том, что есть столько причин не уважать его. Послушав его час, нельзя было удержаться, чтобы не прогнать все дурные воспоминания, которые он вызывал. Сам по себе ничего не стоящий, он испытывал – и это создавало особенный контраст – отвращение к тому, что было дурного в других. Не зная, кто он такой, по его речам можно было счесть его за добродетельного человека».
Люси даже станет хозяйкой четырех рабов, купив у прежних хозяев сначала мужа, а потом и его жену, соединив тем самым семью. Как пишет Люси, в соответствии с обычаем, если какой-либо негр был недоволен своим положением, он шел к мировому судье и обращался к своему хозяину с официальной просьбой продать его. Тот, в соответствии с обычаем, должен был позволить ему искать хозяина, который заплатил бы за него условленную сумму. Со своей стороны, негр искал человека, который был бы расположен его купить. Вот она и купила эту пару, а когда настал черед уезжать из страны, поставила перед мужем условие: непременно предоставить рабам свободу.
В Америке она узнала о казни своего отца, Артура Диллона, и своего свекра. В 1795 г. инфекционная болезнь унесла маленькую Серафину. После событий 9 термидора (27 июля) 1794 г. и свержения якобинцев во главе с Максимилианом Робеспьером появилась возможность вернуться во Францию, но семья не спешила. Эти известия, по словам Люси, «…свалились на нас посреди наших мирных занятий, как горящая головня, которая внезапно зажгла в сердцах всех вокруг меня мысли о возвращении на родину, предвкушение лучшей жизни, честолюбивые надежды – в общем, все те чувства, которые одушевляют жизнь мужчин. Я, со своей стороны, испытывала совершенно иные чувства. Франция оставила у меня память только страшную. Я потеряла там свою молодость, порушенную бесчисленными и незабываемыми ужасами». Только угроза того, что замок Буй может перейти в государственную собственность, заставила наших героев поспешить. В 1796 г. через Испанию они вернулись на родину, куда отправился и Талейран, но на другом судне.
Однако в сентябре 1797 г. вышел декрет, предписывающий всем эмигрантам в восьмидневный срок покинуть Францию, и Люси с мужем и детьми вновь пришлось уехать, на этот раз в Англию, где у семьи были родственники. Вернулись они только в начале 1800 г. На пути через ганноверские земли Люси родила еще одну девочку, Сесиль.
Вернувшись во Францию, Люси была представлена Жозефине. Через несколько лет она снова оказалась при дворе, теперь уже Наполеона, который в 1799 г. в ходе переворота 18 брюмера стал Первым консулом, а в 1804 г. провозгласил себя императором. О Наполеоне наша героиня всегда отзывается с уважением и восхищением, он для нее – великий человек. К Жозефине, приходившейся кузиной ее мачехе, она более строга, хотя и отдает должное ее достоинствам. «В Париже я нашла многих своих знакомых, уже вернувшихся из эмиграции. Все молодые люди в этот момент обращали свои взоры к восходящему солнцу – госпоже Бонапарт, поселившейся в Тюильри в апартаментах, отделанных заново, как по волшебству. У нее уже были повадки королевы, но королевы самой милостивой, самой любезной, самой предупредительной. Хотя и не обладая особенно острым умом, она все же хорошо поняла планы своего мужа. Первый консул доверил своей жене миссию привлечь к нему высшее общество. Жозефина на самом деле убедила его, что сама принадлежала к этому обществу, что было не вполне так. Была ли она представлена ко двору? Бывала ли в Версале? Мне это неизвестно, но благодаря имени ее первого мужа, господина де Богарне, это было вполне возможно».