Мемуары мертвого незнакомца

Когда он, согнувшись от боли, выпустил волосы Маши, Дато заломил ему руку и толкнул в уборную, предварительно распахнув дверь.

— Пошли, — сказал он Маше и взял ее за руку.

— Зачем ты так? — спросила она.

— Как — так?

— Сильно избил его…

— Разве это сильно? Даже не до крови! — запротестовал Давид. — Я ему легонько накостылял, чтоб он от тебя отстал. Кстати, если еще раз подойдет, мне скажешь, я с ним иначе поговорю…

— А ты жестокий!

— Я справедливый, — возмутился Дато. — Никогда не бил никого слабее себя. А девочек пальцем не трогал. Это не по-мужски.

Они вышли на улицу. Дато подвел Машу к велику.

— Что этот пацан от тебя хотел? — спросил он, помогая ей взобраться на раму.

— Чтоб я с ним в кино сходила.

— Разве так девочек в кино зовут?

— Ну, ты пойми, он недалекого ума. Свою симпатию проявляет вот так, через агрессию.

— Он тебе нравится? — насторожился Дато.

— Конечно, нет.

От сердца отлегло. И Дато бодро помчал. Маша сидела между его вытянутыми руками, прижималась спиной к его груди, и, как в его сне, ветер трепал ее волосы. Только пахли они не фруктами, а ванилью.

До фуникулера ехать было недолго, но Дато специально выбрал не прямой маршрут, чтобы дорога заняла больше времени. Но вот она закончилась.

Дато купил билеты и провел Машу в кабинку. Она плюхнулась на лавочку и принялась нетерпеливо ерзать, ожидая, когда начнется подъем.

— Скоро? — то и дело спрашивала она.

Давид заверял, что скоро.

Наконец кабина тронулась. Маша радостно взвизгнула и прилипла носом к стеклу.

— Красота какая! — ахнула она, когда они взмыли над городом. Щеки ее раскраснелись, глаза горели, и пухлые губы то и дело растягивались в улыбке. Давид не мог на Машу насмотреться. Какая она все же красивая! В обычной школьной форме и черном фартуке она выглядела не так, как все девочки, которых Дато знал, — не безлико, а исключительно. Даже противный коричневый цвет, который он терпеть не мог, шел к ее волосам, глазам и… веснушкам на переносице! Надо же… Он раньше их не замечал.

Подъем длился не так долго, как Маше хотелось бы. Когда кабина остановилась и двери раскрылись, на ее мордочке читалось разочарование. Если б фуникулер вез на небо, она бы с радостью взмыла туда!

Дато первым делом повел Машу в кафе. Накупил там пончиков и коктейлей. Девочка пыталась сунуть ему деньги, но он небрежным жестом миллионера отверг их. Пока ели, Маша рассказывала:

— Моя мама не ладит со свекровью. То есть с моей бабушкой. Папа у меня коренной москвич из профессорской семьи. А мама деревенская. Ее родители всю жизнь в колхозе проработали. Она первая, кто высшее образование в их роду получил. В общем, по мнению бабушки, потомственная колхозница не пара ее сыну.

— Но он все же женился на ней?

— Да. Папа очень любит маму.

— В моей семье похожая история. Только все наоборот. Родители матери запрещали ей выходить замуж за отца. Но она не послушалась.

— И что? Они счастливы?

— Нет. Они… расстались. — Сказать, что отец бросил их, не повернулся язык.

— Жаль. А мои живут душа в душу.

— Даже не ругаются?

— Какая семейная жизнь без ссор? — пожала плечами не по годам мудрая Маша. — Ругаются, конечно. Но не скандалят. А если б не бабушка, вообще не ссорились бы. Знаешь, когда мне было четыре годика, меня сбил мотоцикл. Мама гуляла со мной во дворе. И соседский парень на меня наехал. — Она опустила гольф до щиколотки, и Дато вновь увидел страшный шрам. — Это с тех времен на память осталось. Нога была сильно изуродована, даже отнимать хотели. Но у бабушки отличные связи в мире медицины, она позвонила куда надо, и меня прооперировал самый лучший хирург кремлевской больницы…

Дато коснулся пальцем шрама. Он был весь бугристый. Как будто под кожу скрученная веревка вшита. А он, дурак, Машу в гору потащил в день знакомства…

— Болит? — сдавленно спросил Дато, его переполняло раскаяние.

— Давно не болит. Но я долго нормально ходить не могла. Сейчас, слава богу, все хорошо. Даже бегаю. Но бабушка маме до сих пор простить не может, что она меня не уберегла. Первое время после операции я у нее жила. И она меня отдавать не хотела, отец ее еле уговорил. А когда мы в Грузию собрались, она настаивала на том, чтоб меня с ней оставили. Ради моего же блага. Но мы на семейном совете решили, что должны быть вместе.

— Семейном совете? — переспросил Дато.

— Да. Я уже взрослая, и мы принимаем важные решения вместе, — гордо сообщила Маша. Но тут же повесила нос и добавила: — Только иногда они забывают о том, что я большая, и не разрешают уходить далеко от дома.

— Волнуются за тебя.

— Понимаю. Но я не могу постоянно сбегать и врать. Меня рано или поздно поймают.

— А ты скажи им, что не одна гуляешь и со мной тебе бояться нечего.

— Ой, нет. Про тебя точно говорить не стоит.

— Почему?

— Ты только не обижайся, ладно? Но мама сказала, что ты шпана, и велела мне держаться от тебя подальше…

Дато тяжело вздохнул. Он уже привык к тому, что матери многих ребят велят своим чадам держаться от него подальше. Но его раньше это не трогало. Более того, он немного гордился тем, что его считают опасным малым. Но то было раньше, а сейчас…