Мемуары мессира д'Артаньяна

/Угрозы./ Я вышел от него в таком безудержном гневе, что вместо того, чтобы отправиться к Месье Сервиену или другим, сделавшим мне такие же предложения, как и он, я пошел домой, дабы дать немного остыть моему негодованию. Там я хорошенько поразмыслил над случившимся, и так как я сожалел об обязанности платить эти деньги, то было поверил, будто смогу увернуться от этого, или, по крайней мере, отдалить уплату, возразив Месье Кардиналу или Бартийаку, когда он напишет мне еще какую-нибудь записку от его имени, что тот, о ком я только что сказал, не пожелал мне одалживать. Он мог бы спросить его самого, если бы засомневался, и Его Преосвященство, кто знал в назначенный момент, когда тот мне это предложил, мог бы знать еще более подробно, как тот изменил данному мне слову. Я вовсе не собирался молчать о том, что со мной произошло, как раз напротив, я намеревался растрезвонить об этом на весь свет. Не то, чтобы я был не в настроении стерпеть что бы то ни было от моих друзей при случае, но я нашел его манеры по отношению ко мне столь грубыми, по меньшей мере мне так показалось, что никак не мог решиться ему такое простить. Я не забывал также говорить всем подряд, кто бы ни оказывался рядом со мной, все, что я думаю о его поведении, и так как он не был всегда услужлив по отношению к каждому, чем наживал себе врагов, а к тому же его огромные богатства и роскошь, в какой он жил, создавали ему массу завистников, все узнали менее, чем за двадцать четыре часа, по всему Парижу о том добром совете, какой он пожелал мне дать. Лишь Месье Кардинал об этом не знал или же прикидывался, будто бы ему ничего не известно, поскольку он отправил ко мне Бартийака собственной персоной сказать мне, что он не потерпит подобных насмешек над собой; в последний раз он предупреждает меня исполнить его приказы; если я пренебрегу ими и в этом случае, он сумеет так за меня взяться, что заставит себе подчиниться.

Эти угрозы нисколько меня не удивили, потому что они были достаточно обычны для него, когда он верил, что они могли быть ему полезны при отыскании денег. Я ответил, однако, Бартийаку, дабы он это ему передал, что я ходил занимать их у ла Базиньера, но, хотя он и предлагал мне их сам, он изменил данному мне слову. Я сказал ему в то же время, какой он выбрал предлог для извинения, предлог, показавшийся мне настолько неприемлемым, что я не мог не поверить в наличие какой-то дурной воли с его стороны. Бартийак ответил мне, что и ему этот предлог показался ничуть не лучшим, чем мне; он слышал разговоры в свете об этом деле, либо рассказал о нем я сам, или же это был ла Базиньер; он знал даже и об ответе, какой я дал тому по этому поводу, но хотя и он сам был деловым человеком, как и тот, он попросил бы меня отличать тех из них, кто любил деньги больше их чести; у него самого был сын, и он намеревался женить его как можно раньше, но чем женить его на женщине вроде этой, он лучше бы предпочел утопить его своими руками. Я пришел в восторг, услышав от него разговор такого сорта, и хотя всегда почитал его за человека чести, я был просто счастлив, когда он снова утвердил меня в той мысли, какую я имел о нем со времени нашего знакомства. Он мне, однако, дружески посоветовал выпутаться из этого дела с Месье Кардиналом так скоро, как только мне это будет возможно. Он даже заверил меня, что поговорит с ним об этом в тот же день, якобы я смог сослаться на это извинение, и он сам его им позабавит, хотя он вовсе и не верит, что оно мне на что-нибудь сгодится; Его Преосвященство, казалось, настолько заупрямился в получении этих денег, как если бы это был миллион; должно быть, он раздул для себя из этого большое дело, раз уж так часто вспоминает о нем; так пусть же я приму какие только можно меры, потому что, чем раньше я от него отвяжусь, тем будет лучше для меня.