Мемуары мессира д'Артаньяна

/Испанские интриги./ Король Англии со своей стороны не оправдывал предложенного ему разрыва с нашим Королем. Он хотел насладиться покоем после стольких невзгод, какие он претерпел на протяжении его изгнания из собственного Королевства; кроме того, он испытывал совершенно особое почтение к Его Величеству, а потому желал жить в добром согласии с ним. Так как это не соответствовало расчетам его Парламента, а еще менее планам Испанцев, они вместе задумали принудить его к разрыву помимо его воли. Величие Франции пугало их в равной степени, так что политика оказалась теперь присоединенной к естественному неприятию, какое, как одни, так и другие, питали к нашей Нации. Они предприняли тут довольно-таки трудную затею при тех чувствах, в каких пребывал Его Величество Британское, и от каких, казалось, его было невозможно отвратить. Вся Европа обрела мир, за исключением Португалии, находившейся в войне против Испании, и для нового разжигания ее между двумя Коронами не имелось ни малейшего предлога, что было еще одним резоном, по какому Король Англии отказался войти в их настроения, или, по меньшей мере, предлогом, послужившим основанием для его отказа. Между тем, так как они хотели посмотреть, не от этого ли одного зависело, что этот Принц не пристраивался к их мнению, Барон де Батвиль, Посол Испании в Лондоне, вскоре нашел средство породить такой предлог, под каким Его Величество Британское будет оправдан. Полагают, что это было с согласия самых значительных членов Парламента Англии, и даже будто бы они все это задумали между собой. Те, кто придерживаются этого мнения, основываются на том, якобы Посол был слишком завален делами и не осмелился бы сам начать подготовку такого большого предприятия. Он был не тем человеком, чтобы не предвидеть, что этими действиями он посадит Короля, своего мэтра, в такую лужу, из какой тот никогда не сумеет выбраться в одиночку. Уже существовала значительная разница между силами Испании и Франции до заключения мира; но она еще увеличилась с тех пор, как он был заключен. Палата Правосудия не только заплатила все долги Короля единым росчерком пера, но еще и наполнила его сундуки в таком избытке, что никогда еще у Короля Франции не было такого могущества. Итак, увлечь Его Католическое Величество померяться силами с таким Принцем, кто был способен раздавить его в один момент, не было действием рассудительного человека, вроде этого Посла, по крайней мере, если не имелось средств, неизвестных всему миру. А такими средствами могли быть только те, о каких я сказал, и вот почему заподозрили Парламент Англии в сношениях с ним. Как бы то ни было, не желая проникать и дальше в то, что там могло быть или же нет, вот все-таки как за это принялся Батвиль, дабы возбудить не только Короля Англии объявить себя в пользу Короля, его мэтра, но еще и привлечь к этому Голландцев.

Век назад или немного больше Испания, пребывавшая в те времена в чудесном великолепии, додумалась оспаривать первенство у Франции при правлении Филиппа II. Карл V, отец этого Монарха, имел его над ней, не в качестве Короля Испании, но как Император, потому как он был и тем, и другим вместе. И вот его сын, воспользовавшись прошлым, как правилом для будущего, никогда не желал принимать во внимание возражения, какие ему делали, что требуется различать эти качества одно от другого. Он претендовал, как Король Испании, на все, чего никогда не имел его отец, как Император. Все это стало причиной великих споров между этими двумя Государствами, что не были никогда урегулированы, потому как наши Короли имели только право на их стороне, тогда как Короли Испании с их стороны имели силу. Что создает первенство одного Государства над другим, так это древность и величие. Короли правили Францией около семи сотен лет, прежде чем появился Король в Кастилии, откуда и следует, что право Его Величества было совершенно неоспоримым, а их ничего не стоило. К тому же величие нашей Монархии всегда было чем-то иным, нежели у Королей Испании, если исключить отсюда правления Карла V и Филиппа II, его сына. Наконец, Батвиль, не найдя ничего, что лучше бы подходило его интересам, чем возобновление этой претензии, казалось, уже погребенной в молчании в течение тридцати или сорока лет, выбрал момент, когда Граф де Браге, чрезвычайный Посол Швеции, должен был осуществить свой въезд в Лондон.