Мемуары Михала Клеофаса Огинского. Том 2

Упоминание императором лагеря в Дриссе и его внезапный отъезд из Вильны навели меня на грустные воспоминания и напомнили о том, что я слышал о плане военных действий, который обсуждался в Петербурге шесть месяцев назад, и реализация которого, к моему опасению, разворачивалась на наших глазах.

Не собираясь противоречить кому-либо и опровергать различные домыслы о причинах оставления Вильны и отступления российских войск без боя, я просто приведу факт, подлинность которого могу гарантировать.

После совета, который прошлой зимой проводил император с участием видных военачальников по обсуждению плана действий на случай вторжения французов в Россию, я встретился с генералом Армфельдтом, который выходил из кабинета Его Величества. Обращаясь ко мне, он сказал: «Мне жаль огорчать вас, мой дорогой граф, но в войне, которая грозит нам, поляков ждет много страданий. В случае агрессии со стороны французов императору было предложено вывести наши войска из Литвы вначале до укрепленного лагеря в Дриссе, а затем, если наполеоновские войска будут превосходить нас, – до старой российской границы. Мы намерены завлечь Наполеона и его армию в глубь страны, где ему не найти необходимых ресурсов. Мы хотим оторвать его от Парижа и сделать его коммуникации с Францией предельно растянутыми и затруднительным. Мы намерены выиграть время до приближения зимы. Нет сомнений в том, что армия Наполеона, завязнув в стране с холодным климатом и при нехватке продовольствия, понесет тяжелые потери в людях и лошадях, неизбежно потерпит неудачу и не сможет противостоять российским войскам, которые тем временем можно будет укрепить и организовать и которые, к тому же, будут сражаться с большой отвагой, защищая старые границы России».

Армфельдт назвал имя автора плана, а также тех, кто выступал против (он в их числе). Но генерал признал, что если хорошо подсчитать, то этот план является наиболее подходящим по сравнению с другими, потому что позволяет остановить неожиданный и стремительный поток, который невозможно сдержать с помощью дамбы на таком бескрайнем участке границ России от Курляндии до Галиции. Он добавил, что у этих границ будут стоять русские войска, и их отступление будет постепенным, с оказанием возможного сопротивления, но по мере продвижения вражеской армии вглубь территории, сюда будут подтянуты и сосредоточены российские дивизии, дабы дать решающее сражение у старых границ России, где все должно обеспечить им успех.

Армфельдт также сказал мне, что этот, похоже, одобренный императором план был не нов…. Много лет назад его предложил англичанин, который, выступая в роли консультанта относительно средств обороны равнинного государства, не располагающего укрепленными крепостями, как в Польше, решил, что наиболее эффективным станет отвод войск на сорок или пятьдесят лье от границ с одновременным вывозом или уничтожением ресурсов, которые враг мог бы найти в стране. То есть, создать, так сказать, пустыню и кучи золы между вражеской и обороняющейся армиями.

«К счастью, – добавил Армфельдт, император Александр слишком гуманен, чтобы пойти на такие крайности, но, мой дорогой, готовьтесь увидеть ваши владения разоренными, а Литву в плачевном состоянии. Эта война не обойдется без больших жертв, и вы знаете, что следует в чем-то уступить, чтобы добиться большего».

Все, что я раньше услышал от генерала Армфельдта, всплыло в моей памяти, когда я увидел первые шаги по отступлению русской армии. В Вильне к нам дошла копия обращения Наполеона к войскам по случаю перехода через Неман, в котором он объявил, что они вступают на территорию противника. Таким образом, он вступал в Литву не как освободитель и друг, чтобы объединить ее с герцогством Варшавским и создать Польшу! – Это заявление сильно напугало литвинов[110].

Первые злодеяния, совершенные французами сразу после перехода Немана в некоторых поместьях, чьи хозяева были приверженцами Наполеона, поскольку видели в нем деятеля, способного возродить их страну, подтверждали, что обращение было воспринято дословно, и солдаты считали, что находятся во вражеской стране, где им все дозволено.

Разумеется, злоупотребления запрещались армейским руководством, и, вероятно, дисциплинированные и привычные к подчинению войска не были в них замечены, но от этого горе меньше не становилось. Сожженные деревни, разграбленные дома помещиков и издевательства над населением послужили сигналом к враждебным действиям, нагоняли страх на тех, кто жил рядом с границей, вынуждали людей поспешно покидать свои дома, тщательно прятать свое имущество или увозить с собой то немногое, что они могли уберечь от вражеского мародерства. Это бегство, сильно удивившее французов и вызвавшее гнев Наполеона, можно объяснить просто началом войны.

Я вернусь к этой главе, когда пойдет речь о причинах, объясняющих, почему литвины не встретили Наполеона с энтузиазмом, который он увидел у поляков герцогства Варшавского[111].