Мемуары Муми-папы

— Прошу прощения, возможно ли, что вы та самая Мимла?

— Та самая! — ответила Мимла и засмеялась. — Елки-палки, чего только я не ела! Очень жаль, что ты получил такие чудные прибытки!

— Чудные?! — воскликнул я. — Что может быть лучше ни к чему не пригодного вознаграждения для мечтателя. И учтиво добавил: — Естественно, ваша дочь получила главный приз.

— Она честь семьи, — гордо согласилась Мимла.

— Так вы больше не сердитесь на неё? — спросил я.

— Сержусь? — удивилась Мимла. — С какой стати? Мне некогда сердиться. У меня не то восемнадцать, не то девятнадцать детишек, их надо обстирывать, укладывать спать, одевать, раздевать, кормить, просмаркивать, утешать и морра знает, что еще. Нет, мой юный друг, мне приходится куда как весело!

— А что ваш уникум-брат? — продолжал я беседу.

— Брат? — спросила Мимла.

— Да, дядюшка вашей дочери, — пояснил я. — Тот, что спит в своей рыжей бороде. (Слава те, Господи, я ни словом не обмолвился о мышах, что жили в бороде.)

Мимла расхохоталась во всё горло и сказала:

— Ну и доченька у меня! Она всё наврала! Насколько мне известно, у неё вовсе нет никакого дядюшки. Ну пока, охота покружиться на карусели.

С этими словами Мимла сгребла в охапку столько своих детишек, сколько вместилось, и шагнула к одному из красных сидений, которое влёк за собой серый в яблоках конь.

— Уникум-мимла, — сказал Супротивка с неподдельным удивлением.

На спине коня сидел Зверок-Шнырок с каким-то странным выражением на лице.

— Как дела? — спросил я. — Тебе невесело?

— Ничего, спасибо, — пробормотал Зверок-Шнырок. Мне жутко хорошо. Вот только всё кружишься, кружишься, и становится как-то не по себе…

— Сколько кругов ты уже накружил? — спросил я.

— Не знаю, — уныло ответил он. — Много-много!

— Прошу прощенья, но я должен! Может, мне больше никогда в жизни не придется кружиться на карусели… О, она опять завертелась!

— Пора домой, — сказал Фредриксон. — Где Король?

Но Самодержец был увлечён катанием с горок, и мы тихо-мирно удалились. Один только Супротивка остался. Он заявил, что они с Мимлой собираются качаться на качелях до самой зари. На краю лужайки мы нашли своего Скалотяпа. Он дрых, зарывшись в мох.

— Привет, — сказал я. — Ты не пойдёшь получать свои призы?

— Призы? — удивлённо моргая, переспросил Скалотяп.

— Ну да, яйца, которые ты нашёл, — сказал Фредриксон. Ты набрал их целую дюжину.

— Я съел их, — сконфуженно сказал Скалотяп. — От нечего делать, пока я вас ждал.

Очень интересно, что выиграл бы Скалотяп и кому достались его призы. Возможно, Самодержец приберег их до своего следующего столетнего юбилея.

Муми-папа перевернул страницу и сказал:

— Глава шестая.

— Погоди минутку, сказал Снусмумрик. — А мой папа любил ту мимлу?

— Спрашиваешь! — ответил Муми-папа. — Насколько мне помнится, они бегали вместе как угорелые и смеялись до упаду.

— Он любил её больше, чем меня? — спросил Снусмумрик.

— Но ведь тебя тогда ещё не было на свете, — отвечал Муми-папа.

Снусмумрик фыркнул, натянул шляпу на уши и отвернулся к окну.

Муми-папа поглядел на него, поднялся, мягко прошлёпал к угловому шкафу и долго рылся там на верхней полке. Вернулся он с длинным, блестящим акульим зубом.

— На, — сказал он, — твой папа часто любовался им.

Снусмумрик поглядел на акулий зуб.

— Красивый, — сказал он. — Повешу над своей постелью. А он ушибся, когда бык швырнул его в розовый куст?

— Нет, — ответил Муми-папа. — Супротивка мягкий, как кошка, да к тому же рога у быка были чучельные тоже, мягкие.

— Ну а что сталось с другими выигрышами? — спросил Снифф. — Трамвайчик-то стоит под зеркалом в гостиной, а где всё остальное?

— Н-да, шампанского-то мы никогда не пили, — словно спохватившись, сказал Муми-папа. — Так что мутовка, наверное, всё время пролежала в ящике кухонного стола. А кольцо дыма растаяло, годы-то или…