Читаем Мемуары Остарбайтера полностью

Прошлись около нас с переводчиком и спросили старших ребят, могут ли они работать с лошадьми и из каких семей.

Мы ответили, что мы крестьяне и всё умеем делать в сельском хозяйстве. «Гут-гут» говорит немец.

Потом произнёс хвалебную речь Гитлеру и сказал: «Арбайтен-Арбайтен».

После выступил наш комендант, сказал, что это наше подсобное хозяйство, которое нас снабжает всем продовольствием и мы должны здесь хорошо работать, а кто будет не слушать и филонить, того вернут в лагерь.

Усадьба была большая. Со двора были видны фермы-конюшни для лошадей, загоны для скота, ангары и хранилища. Пахло настоящей деревней. Этот запах нас радовал, т.к. навеял воспоминание о своём селе Сокыренцы и Хуторе Лозовое.

Работа на пана

Не далеко от фермы, стоял жилой барак, огражденный сеткой «рабиц» и колючей проволокой с домиком — вахтой и охраной.

Нас поселили в этот барак и дали два дня отдыха. Кормили нас 3 раза в день, давали первое, второе и компот, кто хотел, давали добавку. Пища была натуральной. Конечно, мы сразу объелись, заболели желудком и пану пришлось добавить нам еще один день отдыха, а 4-й день был воскресенье и у рабочих был выходной.

С понедельника нас послали на уборку картофеля. Картофель копали полумеханическим способом. Трактор тащил картофелекопатель по борозде, тот срезал рядок с картошкой, а вертикальный ротор раскидывал ее на 1—2 м от борозды вправо. Мы должны собрать и загрузить автосамосвал картофелем.

Урожай был хороший и поле большое. С утра и до вечера не разгибаясь, убирали картошку с одним часом на обед, который нам привозили на поле. За неделю убрали все поле. В первой декаде октября выпал первый снег.

Пришла очередь убирать свеклу. Мы её вырывали и укладывали в ряды, а поляки шли за нами и обрезали ботву. Наши парни грузили её в самосвал и возили в бурты, которые закрывали соломой и закидывали землей в 20 см толщиной. Руководил сам бригадир.

Первый снег напугал всех, а у нас не было ни зимней одежды, ни обуви. Шёл снег с дождём, а мы в поле замерзали.

Спасибо местным жителям — полякам, которые принесли к вахте, кто что мог. У нас было два старших мужчины, которые значились типа бригадиров, они распределяли одежду и обувь, кому что подойдет.

Дни становились все короче, а у нас еще оставалась в земле морковь, но и с ней мы до заморозков справились и с брюквой тоже.

Поляки работали на уборке капусты и когда проезжали мимо нас, то кидали нам кочаны, которые мы тут же съедали, хотя я никогда не ел сырой капусты. Надзиратели подавали вид, что не видят этих проделок.

Своим трудолюбием, честной работай без лени, мы понравились местным жителям.

Когда поля были убраны, нас заставили возить навоз из ферм на поля и расстилать его по полю. Поля сразу перепахивали тракторами с подвесными на них плугами. Готовили почву для весенних посевов. Работа шла в спешке независимо от дождя и снега. В грязи «перуны» мои разлезлись. Я обмотал их тряпками, но на них налипал навоз и грязь, так что к вечеру еле таскал ноги. Да и у других парней, было тоже самое.

В казарме топили «буржуйками». Печь была изготовлена из большой трубы. Топили её брикетированным углем, который больше дымил, чем горел. Около неё мы грелись и сушились, и некогда было спать, да и не спалось в мокрой одежде.

Все простыли, кашляли и никто на нас не обращал внимания, только от надзирателей было слышно: «Льоус, Льоус» «шнель», «шнель», давай, давай. А если не «даёшь» и что-то не ладится, то сразу пускали в ход плетку.

Когда все полевые работы были закончены, нас распределили по фермам. Я попросился с Иваном Белековым на конюшню, то есть попал в свою стихию.

Наступил декабрь, выпал снег и у нас были работы уже внутри помещений. Это облегчило нашу жизнь, но не на долго.

Оказалось, что при уборке летнего урожая: ржи, пшеницы, ячменя, льна их не молотили комбайнами, как у нас, или молотилкой прямо в поле на токах, а связывали в снопы и возили в ангары и складывали их там.

Зимой, когда народ высвобождался от летних и осенних работ, начиналась горячая пора молотьбы. Эта работа не из легких. Подавать снопы в молотилку с перекидкой из дальних углов ангара, было не легко, да ещё и пыль от молотилок стояла столбом, дышать нечем, а тут все кричат, русс давай, давай. Мешками занимались взрослые, а мы подставляли мешки под лотки, да так, чтобы зерно не просыпалось мимо.

На Рождество Христово у католиков было 2 дня праздника 25—26 декабря и 1-го января 1943 г.

Мы тоже отдыхали, стирали и зашивали дыры в одежде.

Я не переставал молиться на ночь, и благодарить Боженьку за всю помощь, которую Он оказывает.

Зимой кроме молотьбы мы откидывали снег, возили корм и фураж скоту, чистили навоз. Работу нам находили на все 12 часов.

Прошла зима 1942 года и наступила весна 1943г.

Перейти на страницу:

Похожие книги

120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное
100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
100 Великих Феноменов
100 Великих Феноменов

На свете есть немало людей, сильно отличающихся от нас. Чаще всего они обладают даром целительства, реже — предвидения, иногда — теми способностями, объяснить которые наука пока не может, хотя и не отказывается от их изучения. Особая категория людей-феноменов демонстрирует свои сверхъестественные дарования на эстрадных подмостках, цирковых аренах, а теперь и в телемостах, вызывая у публики восторг, восхищение и удивление. Рядовые зрители готовы объявить увиденное волшебством. Отзывы учёных более чем сдержанны — им всё нужно проверить в своих лабораториях.Эта книга повествует о наиболее значительных людях-феноменах, оставивших заметный след в истории сверхъестественного. Тайны их уникальных способностей и возможностей не раскрыты и по сей день.

Николай Николаевич Непомнящий

Биографии и Мемуары