Мемуары Остарбайтера

Я стоял опёршись рюкзаком в стену сарая и очень усердно молился, прося у Бога защиты от пуль и осколков.

Ко мне подошёл один боец и спрашивает: «Не страшно?».

Говорю: «Страшно, но що робыть?».

А тоби спрашиваю, страшно? Говорит: «тоже страшно, первый раз». Познакомились: Николай, Юрко.

Николай, спрашивает меня: «Ты украинец, откуда?». А я спросил его: «А ты?». Он ответил, что ростовский, черниговский.

Нас построили и провели ещё метров 200 — 300 и завели в траншеи. Прошли мимо нескольких блиндажей, в которых были раненые. Оттуда доносился и стон, и крики, и, конечно же, просьба к Богу о помощи и спасении от смерти.

Мне стало жалко тех воинов тяжело раненых и в будущем калек, солдат освободителей нашей Родины от фашистских захватчиков, а потом чужих земель и народов от того же фашистского ига, как например здесь в Польше, в т.ч. и меня, и многих уже положивших здесь свои головы, оставив одних своих матерей, жен и детей сиротами.

Я почувствовал, как у меня подступил прилив крови к голове и сердце моё ожесточилось на мщение за них, за тех бедных и раненых бойцов, и сразу почувствовал себя состоявшимся солдатом — бойцом Красной Армии, готовым сию минуту идти в бой.

В траншее находились солдаты и нас стали ставить рядом с ними через 1,5—2 метра, усиливая подразделения другого батальона нашего полка.

Ко мне подошёл пожилой боец, поздоровался и сказал, что если услышишь залп наших орудий, то зажми уши и присядь в окопе, а потом всё делай, как я. Тебя ко мне поставили, как к наставнику.

А як Вас звать? — спросил я.

Александр Васильевич, а тебя? — спросил он. Говорю: «Юрко!».

В темноте я не мог его рассмотреть, но по охрипшему голосу чувствовал, что ему лет за 40.

Не успел, он что-то сказать, как под ногами задвигалась земля. Александр резко дернул меня за шинель и крикнул: «Садись и зажми уши». Так резко прогремел залп, наверное из 1000 орудий, сильнее грома. Стреляла наша тяжёлая артиллерия сзади нас, с тыла по боевым позициям врага.

Я присел, зажал голову и уши между колен и молился Богу, чтобы защитил нашу Армию и меня в ней от немецких пуль и осколков, когда пойдём в атаку.

А орудия продолжали бить, земля дрожала от взрывов снарядов и небо полосой было красное от выстрелов пушек, как при красивом заходе солнца, но это зрелище было не для любви.

Александр Васильевич говорит, сейчас артподготовка кончится, и первый эшелон из окопов пойдёт в атаку, мы их должны прикрывать. Он был сержант, командиром нашего отделения.

Наша артиллерия резко перенесла удар по немцам в глубину обороны и вдруг небо озарилось зелёными ракетами и под громкое «УРА» пехота в тысячи солдат поднялась в атаку, на ходу стреляя по передовой линии обороны немцев.

Выскочили и мы из окопов и побежали вперёд, спотыкаясь о комки земли и, падая, и поднимаясь, как вдруг с переднего рубежа траншей обороны немцев застрочили автоматы, пулемёты оборонявших город.

Пехота залегла, а мы, и прикрывающие нас танки и артиллерия открыли по немцам огонь.

Нам была дана команда окопаться, но земля была мерзлая, а дядя Саша пополз в ближайшую воронку потянув меня за шинель. Я видел, как у него шевелились губы, но я ничего не слышал, т. к. у меня заложило уши от артподготовки. В воронке уже было трое солдат из нашего отделения. Дядя Саша кричит: «Где те сволочи фашисты прячутся, что после такого артналета там не должно остаться ни одного человека, а они, как тараканы, повылазили из щелей, «Огонь! По ним». И мы начали стрелять по вспышкам и по брустверу траншей противника, а передние наши части отступали короткими перебежками в свои траншеи и окопы. После была дана команда и нам отступить на свои бывшие позиции, которые были сзади метров на 50—70. Атака сорвалась и это оказывается уже не первая. А с немецкой стороны на наши траншеи лился шквал огня, и немцы ещё выскакивали против нашей передовой, в контратаку.

Мы продолжали стрелять, целясь в их тёмные точки, пока не была команда: «Прекратить огонь». Артиллерия перестала бить по немцам, а танки отошли в укрытие. Они не наступали, т.к. могли подавить своих солдат в темноте.

По траншеям стали ходить командиры и разговаривать с нами. У меня ротный спросил: «Ну, как Глушко первый бой?».

Говорю: «Плохо, тов. командир роты, т.к. я не видел и не убил ни одного немца». Командир ответил: «Это всё ещё впереди, главное не падать духом». Подошёл к дяде Саше и что-то ему говорил, затем ушёл дальше по траншее.

В нашем отделение было 12 солдат и дядя Саша всех собрал и сказал, что готовится большое наступление. К нам подошла тяжёлая артиллерия, чтобы разбить их передовую линию ДОТЫ и ДЗОТЫ, т.к. наши 76 мм пушки не пробивали их укрепления.

Зимние ночи длинные и холодные, но к рассвету всё утихло, как у нас, так и у немцев. Потянуло на сон, но мороз забирался под шинель и каждый солдат разогревался, как мог.