Для меня понимать лица моих женщин было не легче, чем читать тайные письмена. Мне всё время казалось, что они создают проблемы на пустом месте. Я раздражался, когда они плакали, и злился, когда смеялись. Когда начинали дотошно о чём-то расспрашивать, был готов выть от скуки. Иногда хотелось их прикончить, но я подавлял это желание: когда убита жена, подозрение первым делом падает на мужа. Два года спустя я нашёл того кобеля, что окрутил мою жену, искрошил его труп на куски и скормил свиньям. В то время у меня была отличная память. Я никогда не забывал того, чего не стоило забывать.
В связи с серийными убийствами в нашем регионе по телевизору стали часто показывать различных экспертов.
Один из них, сообщивший, что занимается, кажется, составлением психологических портретов преступников, выдал такую речь:
– Начав убивать, серийный убийца уже не может остановиться. С каждым разом навязчивое влечение усугубляется, и это заставляет его выискивать новые жертвы. Пагубная зависимость настолько сильна, что вплоть до заключения за решётку маньяк думает только об одном. А в приступе отчаяния от невозможности убить снова он может наложить руки на себя самого. Настолько непреодолима в нём тяга к убийству.
Эксперты выглядят экспертами, только когда говорят о вещах тебе не знакомых.
Последнее время Ынхи поздно возвращается с работы. Не помню, когда об этом услышал, но в её лаборатории начали исследование по адаптации тропических фруктов и овощей к корейской почве. Выращивают в теплицах папайю, манго и тому подобное. В каждом корейском селении найдутся филиппинки, которые переехали сюда ради замужества. Говорят, им очень не хватает здесь папайи. Поэтому несколько филиппинок помогают в лаборатории ухаживать за саженцами и собирать плоды, как я слышал.
Ынхи, не слишком успешная в контактах с людьми, всей душой привязалась к своим бессловесным зелёным питомцам.
– Растения тоже общаются друг с другом. Когда они чувствуют угрозу, запускается процесс секреции, и они выделяют сильнодействующие химические соединения, предупреждая себе подобных.
– Стало быть, общаются при помощи яда.
– Даже у микроорганизмов есть защитные реакции, позволяющие им выживать.
Псина из соседнего дома повадилась забегать к нам во двор. Метит территорию, гадит где попало. Лает на меня. Это же мой дом, сраная шавка!
Даже если бросить в неё камнем, не убегает, кружит поблизости.
Ынхи, возвращаясь с работы, называет эту тварь нашей собакой. Враньё. Зачем Ынхи обманывать меня?
Я регулярно убивал людей на протяжении тридцати лет. В те времена я действительно был усерден. Теперь срок давности по моим преступлениям истёк. При желании сейчас можно свободно рассказывать об убийствах, которые совершил. Жил бы в Штатах – даже мемуары мог бы публиковать. Все бы меня проклинали. Ну и пусть, если захотят, ведь жить мне осталось недолго. Если подумать, человек я неординарный: так долго убивал, а потом взял и остановился. Наверное, могли бы спросить, как я себя чувствую. Не уверен, но, возможно, как рыбак, продавший свою лодку, или вышедший в отставку наёмный солдат. Вполне вероятно, что кто-то из воевавших с Севером или во Вьетнаме убил гораздо больше людей, чем я. Всем ли им снятся кошмары? Сомневаюсь. По большому счёту, чувство вины не такое уж сильное чувство. Страх, гнев или ревность гораздо сильнее. Вот когда боишься или злишься, заснуть невозможно. Мне смешно, когда герои кинокартин или сериалов не могут спать, мучаясь чувством вины. Что они там употребляют, эти желторотые сериальные щелкопёры?
Прекратив убивать, я увлёкся боулингом. Шары для боулинга – гладкие, объёмные, тяжёлые. Мне нравилось ощущать их в своих руках. Я играл с утра до позднего вечера. В одиночку, доводя себя до состояния, когда с трудом передвигал ноги. Хозяин заведения выключал в зале свет, оставляя освещённой лишь мою дорожку – это был условный сигнал последней игры. Боулинг затягивает. У меня то и дело появлялось ощущение, что в следующей игре я справлюсь лучше. Собью все кегли за два броска, заработаю больше очков. Однако мои результаты так и остались посредственными.
Одна стена полностью покрыта листками с напоминаниями. Не знаю, откуда взялись эти клейкие разноцветные бумажки, но дома их полно. Возможно, их накупила Ынхи, посчитав, что записки мне помогают. Они ведь как-то называются, но я не помню как. Вся северная стена ими заклеена, теперь листки расползаются по западной. Только вот толку от них никакого. По большей части я не понимаю, в чём смысл этих записей и зачем было оставлять их на виду. Допустим, «Обязательно сказать Ынхи». Что такого я должен ей сказать? Подлинный смысл так же далёк от меня, как звёзды Вселенной. Записки, мне кажется, никак друг с другом не связаны.
Тут есть даже автограф моего врача:
«Представьте себе товарный поезд, мчащийся по рельсам, которые разобраны на каком-то участке. Что случится с поездом? На месте, где разобраны рельсы, паровоз и вагоны смешаются в огромную кучу металла, не так ли? Полный хаос. Это то, что происходит сейчас у вас в голове».