Мемуары знатной дамы: путь от фрейлины до эмигрантки. Из потонувшего мира

С тех пор я лишь изредка слыхала что-либо об австрийской императрице. Австрийцы ее не любили, венгерцы же обожали, и ее симпатии были, по-видимому, на стороне последних. Она была преисполнена духа противоречия, плохо переносила требования этикета и упорно сопротивлялась царившей тогда столь сильной клерикальной партии. Ее любовь к природе сделала ее мизантропкой, а жажда путешествий обратилась у нее в страсть. Ей ставили в упрек ее любовь к перемене мест, а также страсть воздвигать подобно Людвигу II Баварскому новые постройки. Она много занималась языками, и профессор греческого языка, постоянно ее сопровождавший, так же как и наездница из цирка Ренц, учившая ее высшей школе верховой езды, давали повод к всевозможным толкам. Часто императрица говорила: «Одно только прошу я у людей – оставить меня в покое», а это именно то, что недоступно для высокопоставленных особ.

Говорят, что императрица перевела Ницше и Шопенгауэра на новогреческий язык. Ее любовь к Гейне доходила до того, что она воздвигла ему памятник в своем имении Ахиллеон на острове Корфу и возила постоянно с собою маленький слепок с этого памятника.

В 1898 году была я с моей сестрой в Наугейме. Императрица только что покинула этот курорт и уехала в Швейцарию. Пользовавший ее профессор Шот был нашим другом и врачом – он не мог ею нахвалиться и был счастлив и горд, когда приносил ей облегчение. Однажды, кажется, 10 сентября, профессор Шот пришел к нам, рыдая. Он держал какой-то лист в руках. Это была телеграмма из Женевы, принесшая сообщение, что императрица убита анархистом ударом кинжала в сердце[19]. «Сердце, которое так укрепилось в Наугейме», – повторял с болью в голосе профессор.

В одно из моих последних пребываний в Вене меня посетили князь Гуго Дитрихштейн, супруг красавицы княжны Ольги Долгоруковой, и генерал граф Икскюль. Заговорили об австрийской императрице, и я выразила желание посетить ее гробницу. Они предложили меня проводить в церковь Капуцинов. Я опустилась на колени перед гробницей, заключавшей в себе останки этой несчастной принцессы. Она покоилась между самоубийцей – сыном ее Рудольфом и умерщвленным Максимилианом.

Три исторические драмы!

Кверетаро – Мейерлинг – Женева.

Я забыла, что нахожусь в темном склепе Габсбургов, и видела перед собой в ярких солнечных лучах императрицу, сидящую на лошади, как я ее видела в лесу в Ишле. Как бесстрашная наездница последним прыжком взяла она последнее препятствие, отделявшее ее от вечности!..

Эрцгерцог Рудольф

В одну из моих поездок в Рим я задержалась на пару часов в Варшаве, в доме маркиза Сигизмунда Велепольского, пригласившего меня на обед. Его жена, урожденная Монтенуово, была внучкой Марии-Луизы, супруги Наполеона I, от ее второго брака с графом Непером, получившим впоследствии титул графа Монте-нуово. Велепольские мне сообщили, что они только что получили ужасную весть об убийстве Рудольфа. В телеграмме, посланной им, подробности отсутствовали. Все были ошеломлены. В 10 часов вечера я уехала дальше; переехав границу, я наблюдала, как масса австрийских военных всех рангов брали в поезде с бою места, спеша в Вену. Волнение достигло кульминационного пункта. Одни толки противоречили другим, но ни разу не было произнесено слово «самоубийство».

«Это политическое убийство», – говорили одни. «Это дело рук масонов», – утверждали другие. Третьи же говорили, ввиду того, что эрцгерцог был постоянно окружен преимущественно евреями и журналистами, что это совершил фанатик, желавший освободить католическую монархию от атеиста. Четвертые говорили о ревнивом муже, иные же утверждали, что это нечаянное убийство на охоте.

По прибытии в Гранд-отель в Вене я тотчас же отыскала графиню Софию Бенкендорф, жившую там же. Я встретила у нее ее супруга, графа Палена и барона Теодора Будберга. Все они были подавлены этим страшным происшествием. Они сказали мне, что тут, несомненно, произошло самоубийство, подробности которого пока еще, вследствие охватившего всех большого волнения, не выяснены. На следующий день я ясно видела, что никто не знал в точности, что произошло. Это произошло так внезапно, так неожиданно, казалось таким невероятным, что не было возможности так скоро выпустить официальное извещение. Волнение охватило все население, все общество, все доискивались правды. Лакей, приносивший нам утром кофе, продавец фруктов на углу улицы, извозчик, парикмахер – все на свой лад передавали то, что они слыхали, а затем спрашивали у вас, что вам известно по этому поводу. В тот же день я обедала у нашего посла, князя Лобанова. Весь персонал посольства, а также генеральный консул Губастов, были налицо. В течение дня меня посетил барон Эренталь (бывший тогда секретарем у графа Кальноки, а впоследствии ставший министром иностранных дел) и рассказал мне следующее:

«Эрцгерцог отправился в замок Мейерлинг, чтобы встретиться с госпожой Вечера, которая его там ожидала. Под утро, после проведенной там вместе ночи, Рудольф убил Вечеру и затем лишил себя жизни. Не была лишь выяснена причина».