Мэн-цзы

У разных людей бывают сходные вкусы к одному и тому же лакомству. У повара И Я удавались прежде всех такие лакомства, которые и теперь нам приходятся по вкусу.

Если допустить, что у людей вкусы различались бы по своим природным свойствам в такой же мере, в какой неоднородны с нами лошади и собаки, то как же в таком случае все люди в Поднебесной лакомились бы теми яствами, которые были по вкусу И Я?

Значит, что касается вкусов, то вся Поднебесная сходится на лакомствах И Я, следовательно, рты у всех людей, живущих в ней, сходны между собой.

Но то же самое происходит и с ушами. Что касается звучаний, то вся Поднебесная сходится на музыканте Ши Куане, следовательно, уши у всех людей в Поднебесной сходны между собой.

Но то же самое происходит и с глазами. Что касается красоты Цзы-Ду, то в Поднебесной нет ни одного, кто не знал бы о пленительной красоте этого человека. Не знают этой красоты Цзы-Ду лишь те, у кого нет глаз.

Потому я и говорю: по отношению к вкусам у разных ртов бывают сходные смакования; по отношению к звучаниям у разных ушей бывает сходное слушание; по отношению к красоте у разных глаз бывает сходное любование.

Что же касается сердец у разных людей, то верно ли, что лишь они одни не имеют ничего такого, что было бы сходным у них?

Что же является у разных людей в такой же мере сходным для их сердец?

Это я называю истиной и справедливостью.

Премудрым людям удалось прежде всех приобрести то, чем наши сердца так сходны.

Вот почему истина и справедливость в такой же мере услаждают наши сердца, в какой вкусные овощи и свинина наши рты!

11.8. Мэн-цзы говорил:

– Деревья на Бычьей горе (Нюшань. – В. К.) когда-то были прекрасными, но из-за близости к пригороду большого владения их обрубали топорами и секирами. Можно ли было считать их (тогда. – В. К.) прекрасными?

Все, что за дни и ночи вырастало на них, что увлажнялось дождями и росами, было ничем иным, как той жизнью, которая рождается из почек и побегов.

Мало того, по горе гоняли коров и овец, да еще и пасли их на ней, вследствие чего она сделалась словно вылизанная. Видя ее такой, люди начали считать, что на ней никогда не было никакого леса. А разве таковым было свойство этой горы от природы?

Взять хотя бы то, что существует в человеке. Разве в нем нет сердца, испытывающего нелицеприятность и справедливость? Человек пускает на ветер свое доброе сердце (совесть. – В. К.) из-за всего того, что тоже подобно топору и секире в отношении деревьев. Можно ли считать такое сердце прекрасным, когда его обрубают словно деревья каждое утро?

Все, что за дни и ночи вырастает на них, порождает живительный дух в ранний час безмятежного утра.

Если едва уловимо все то, что сближает деревья с людьми в их любви и ненависти, тогда то, что с ними делают по утрам и днем, губит их словно канга (шейная колодка узника. – В. К.). Если на человека то и дело налагают кангу, то живительного духа, который накопляется в нем за ночь, не будет хватать для существования; а если этого духа не будет хватать для существования, то расхождение человека с диким животным и хищной пицей не окажется далеким. Если люди, видя его таким озверелым, станут считать, что он из таких, у которых якобы никогда не было добрых задатков, то ужели именно таково и есть человеческое чувство?!

Вот почему нет такого существа, которое не росло бы при надлежащем уходе, и нет такого существа, которое не погибало бы, если лишится его.

Кун-цзы говорил: «Будешь крепко держать – сохранишь, а бросишь – погибнет! Оно без времени то появляется, то исчезает. Никто не знает, куда оно стремится» (93).

Уж не о сердечном ли чувстве он говорил?

11.9. Мэн-цзы говорил:

– Не надо сомневаться, будто бы правитель (ван. – В. К.) неразумен. Возьмем хотя бы растение, которое легко произрастает в Поднебесной. Если один день пропекать его на палящем солнце, а десять дней студить на холоде (морозе. – В. К.), то не окажется ни одного такого растения, которое смогло бы расти.

Я вот тоже стал редко появляться у вана, а как только ухожу от него, так к нему подступают все те, которые остужают его. Каково же тем бутонам (почкам. – В. К.), если мне даже и удается завязать их?

Обратимся теперь к искусству игры в шашки. Это искусство хоть и небольшое, но не удастся овладеть им, если не устремить всю свою волю и не отдаться ему всем сердцем.

Шашист Цю слыл лучшим игроком во всех владениях. Допустим, что он взялся бы обучить этой игре двух учеников, один из которых только и слушал бы наставления Цю, устремляя всю свою волю и отдаваясь всем сердцем, а другой, пусть бы даже и внимал учителю, но всем сердцем думал бы о том, что вот-вот прилетят лебеди и гуси, помышлял бы, как он схватит лук, привяжет бечеву к стреле и будет стрелять в них. Пусть он хотя бы и учился вместе с тем первым учеником, ему все же не сравниться с ним по успеваемости. Спрашивается: оттого ли, что его разум не таков? На это отвечу: «Нет, не оттого!»

11.10. Мэн-цзы говорил: