Менахем-Мендл. Новые письма

Затем, дорогая моя супруга, да будет тебе известно, что творится нечто невообразимое, конец света. Все бегают, все говорят без умолку, все горячатся, все бьют в ладоши, из себя выходят, и я в том числе. Теперь, как ты сама понимаешь, с конференциями уже покончено, теперь уже настоящий конгресс пошел! Невозможно описать, что собой представляет конгресс! Нужно самому тут побывать, чтобы понять, что это такое! Представь себе зал, большой, как, скажем, рынок в Касриловке, если не больше, и весь этот зал заполнен делегатами, корреспондентами и гостями, гостями со всего света — столько их, просто сонмы неисчислимые. А потому и теснота, и шум, и толкотня, и духота, и жарища — хуже некуда! Это внутри. А скольким еще пришлось остаться снаружи! Потому как где же на свете сыщется такой зал, который мог бы вместить столько людей, не сглазить бы! Придумали средство (видать, немцы придумали!), заранее предусмотрели на тот случай, что прибудет много народу, — пошли и пересчитали, сколько мест в зале, и отпечатали ровно столько же билетов. Сколько мест — столько и билетов. Понимаешь? А билеты поделили, ясное дело, бесплатно, прежде всего среди делегатов, сионистов то есть, а затем среди корреспондентов, то есть тех, кто пишет в газеты. А оставшиеся билеты стали продавать гостям, тем, кто просто так явился поглазеть на конгресс. И это, как видишь, разумно: раз вы не сионисты и приехали просто так, поглазеть, так раскошеливайтесь! Но поскольку гостей съехалось в тысячу раз больше, чем напечатали билетов, то билетов не хватило, и билеты начали расхватывать и платить за них почем зря — и по двадцать крон, и по пятьдесят крон, и по сто крон за билет. И все им не дорого, только подайте сюда билет! Увидев такое дело, немцы смекнули что к чему и принялись продавать места. Только какие места? Ясное дело, бесплатные места корреспондентов, то есть тех, кто пишет для газет. Поэтому многие корреспонденты остались снаружи, и я в том числе. Поднялось большое возмущение, шум и гам. А больше всех возмущался егупецкий делегат, тот самый, что на конференции, как я тебе уже писал, поднял обе руки и тем самым похоронил наш идиш. Он тоже корреспондент, как и я, — только он пишет для газеты на святом языке. Он устроил немцам такой скандал, что они его надолго запомнят: «Немчура! — разорался он уже не на святом языке, а на жаргоне. — Немчура! Воры! Карманники! Мы вам весь конгресс разнесем! Мы вас так и разэтак! Мы вам то и се!..» Хорошенько, хорошенько им задал! И чем, ты думаешь, дело кончилось? Пропустили нас! А как же иначе? Глупенькая, с тем, кто пишет, повсюду считаются, в особенности ежели он орет благим матом и не стесняется в выражениях. Правда, когда мы вошли, то получили уже фигу с маслом, а не места, пришлось простоять весь день на ногах, но кто на это смотрит? Лишь бы оказаться внутри, видеть все вместе со всеми, слышать все вместе со всеми и вместе со всеми бить в ладоши и кричать «браво». Это мода такая на конгрессе — кто ни взойдет на «биму»[474], ему хлопают и кричат «браво». Затем, когда начинает говорить, ему опять хлопают. А как заканчивает говорить — тут уж обязательно хлопают, несколько минут подряд!.. Можешь себе представить, что, например, творится, когда такая толпа народу, тысяч, не сглазить бы, десять[475], разом начинает бить в ладоши и кричать «браво»? Больше всех хлопали Соколову. Почти пять минут подряд. А как он дошел до Менделя Бейлиса и принялся рассказывать про то, как Бейлис-бедолага невинно страдает, и про то, в чем его подозревают, тут уж так захлопали — чуть зал не разнесли! Жаль, что его самого здесь не было, я имею в виду Менделя Бейлиса. Эх, если бы он был при этом, если бы услышал, как из десяти тысяч глоток несется единым воплем: «Ложь! Клевета! Навет!»[476] — вот если бы он все это, повторяю, увидел и услышал, он бы мог гордиться, и ему стало бы легче переносить все те беды и страдания, которые он, бедняга, претерпевает в узилище! Ой, Бейлис, Бейлис! Как я о нем вспомню, так у меня сердце сжимается, а в голове проносится мысль: как нам его, бедолагу, который стал невинной жертвой за весь еврейский народ, вознаградить, когда, даст Бог, он выйдет с Божьей помощью целым и невредимым из узилища? Деньги тут неуместны, потому что разве ж такое можно оценить? Есть у меня, однако, такая для него комбинация, что дал бы только Бог дожить нам до той минуты, того мгновенья!.. Но пока снова возвращаемся к конгрессу.