Менахем-Мендл. Новые письма

Ну что я могу тебе сказать, дорогая моя супруга? Просто слов не хватает, чтобы описать тебе в точности, что это такое — конгресс! Как увидишь перед собой тысячи евреев, все одеты по-праздничному и все с одним помыслом, с одной думой о Сионе, так и на душе праздник! Мы теперь убедились, что есть еще на свете страны, где евреи могут собираться свободно и высказываться открыто — все, что у каждого на сердце!.. Была бы ты тут, когда зачитывали телеграмму, которую мы послали старцу, Францу-Йойсефу то есть, чтобы поздравить его с конгрессом и благословить на долгие годы за хорошее обхождение с евреями, а затем, когда зачитывали ответную телеграмму, которую он нам прислал!.. Или видела бы ты людское море, затопившее улицы Вены, когда мы, все как один, отправились поклониться и пролить слезу над могилой Герцля! И какой порядок был при этом и какая тишина! Ты бы тогда сама сказала, что конгресс — это нечто вроде «собирания рассеянных»[477], нечто вроде того паломничества, какое было в древности, когда-то, когда евреи со всей Земли Израильской шли на праздник в Иерусалим[478]. Если бы я не боялся согрешить, так мог бы сказать, что сама Шехина[479] покоится нынче в Вене. Короче, еврей, который хотя бы раз в жизни не побывал на конгрессе, недостоин того, чтобы земля носила его! Сколько живу, ни разу не чувствовал так сильно, что я нахожусь среди евреев, как здесь, на конгрессе. Кажется мне, что я заново родился, словно у меня выросли крылья и я лечу, лечу! Жаль только, что конгресс продлится всего неделю[480]. Ну что такое неделя? И между прочим, боюсь признаться, чтобы не сглазить, но вертится у меня мысль: горе мне, когда же и я удостоюсь? То есть когда же наступит тот счастливый момент, что и мне удастся выступить с моими проектами? Поскольку все тут проталкиваются к «биме», все хотят выступить, каждый хочет что-нибудь сказать и у каждого есть что сказать, то в итоге было тут установлено, кому, и в какое время, и сколько минут говорить — по их, выходит, что и десяти минут много! Нет, боюсь, дело до меня дойдет не скоро. Но может быть, я с Божьей помощью перехвачу минутку между выступлениями — дело еще вовсе не идет к концу — и выступлю с заявлением. Такой тут обычай: нужно выступать с заявлением. Хочешь знать, что это означает? Объясню тебе. Например, хочешь ты взобраться на «биму» и сказать чего-нибудь, так не можешь просто так вскарабкаться туда и заговорить. Нет и нет! Не позволят тебе! Как быть? Ты должен сначала написать, что у тебя есть выступление, тогда тебя запишут в очередь, но, поскольку охотников поговорить без числа, а времени мало, совершенно немыслимо, чтобы все, которые хотят выступить с заявлением, и в самом деле выступили — хоть ты сиди тут день и ночь, не ешь, не пей, не спи… Плохо дело? На этот случай есть способ — чтоб не мучиться, у немца на любой случай есть способ! Все, которые хотят выступить с заявлением, как увидят перед собой множество ораторов, так берут и выбирают между собой одного генерала, то есть того, кто будет говорить от них ото всех. И тут одно из двух. Выберут меня генералом — отлично. А ежели нет, я передам свой проект избранному генералу, и пусть он зачитает мой проект, пусть ему хлопают и кричат «браво» — ему и честь, и рукоплескания. Потому что для меня главное — благо, которое выйдет из этого для всего еврейского народа. Но поскольку у меня сейчас нет времени — сионисты, как обычно, бегут на новую конференцию, и я в том числе, — тут еще полно работы, тут еще и банк колониальный, и фонд национальный, которые нужно обеспечить, а это, между прочим, не пуговицы, а деньги, это, шутка ли, девять миллионов! А ведь еще нужно собрать сегодня комитет, с президентом, с членами, когда мы со всем этим управимся? — буду краток. Если на то будет воля Божья, в следующем письме напишу обо всем гораздо подробней. Дал бы только Бог счастья, успеха и удачи. Будь здорова, поцелуй детей, чтобы они были здоровы, передай привет теще, чтобы она была здорова, и всем членам семьи, каждому в отдельности, с наилучшими пожеланиями

от меня, твоего супруга

Менахем-Мендла