Менахем-Мендл. Новые письма

Во-вторых, пишу тебе, дорогой мой супруг, что те, которые прочли здесь твое письмо, ругались на чем свет стоит. Что это за ерунду сочинил для нас твой Хаскл Котик! Посчитали, что, ежели платить столько, сколько он хочет, и при этом учесть проценты, которые на эти деньги причитаются, то выходит в два и, может быть, в три раза больше того, что когда-нибудь удастся вытащить, и это если еще доживешь до того, чтобы вытащить. Главное, делай все по его советам восемнадцать лет подряд! Легко ему говорить — восемнадцать лет, восемнадцать болячек моим врагам, — как говорит моя мама: «Погоди до пятницы, получишь кисло-сладкое мясо…» Нет, Мендл, когда ты его, этого твоего Котика то есть, увидишь, скажи ему, что мы не такие ослы, как он о нас думает, нас на мякине не проведешь, и мы не станем платить и опять платить, сколько он там скажет. В конце концов, этот Котик должен знать, что за все то время, сколько Касриловка стоит на свете, в ней и близко не было столько денег, сколько он насчитал, а если бы и были, нашлись бы для вложения денег дела поинтересней. А за тот совет, который он дал дяде Аврому-Мойше, чтобы тот лет так сто подождал, пока благодетели вспомнят о том, что ему, дяде то есть, следовало бы вернуть пятерку, поблагодари его, этого твоего Котика, и попроси его ради интереса, раз уж он такой мастер давать советы, чтобы он посоветовал, что нынче делать дяде Аврому-Мойше со своими тремя дочерьми, которые, кроме того, что они, между нами говоря, совсем немолоды, еще и такого, не сглазить бы, роста, что, когда они идут по улице, никто не скажет, что это идут девушки? Что ему с ними делать: солить или вместе с квасным продавать[367], ведь никаких женихов у них, слава Богу, уже нет, так как те три парня отослали назад условия помолвки, пошли им, Господи, бедствий, горестей и болестей! Не хочется проклинать, а просто пожелаю им, чтобы они всю свою жизнь прожили, а до свадьбы не дожили, а уж если все-таки когда-нибудь доживут, то пусть их жены сразу овдовеют, а дети останутся сиротами! Стыдно сказать, но все три пары уже сфотографировались вместе на одной карточке, и эту карточку уже роздали всем родственникам с обеих сторон, и со стороны жениха, и со стороны невесты, и, мало того, разослали в Одессу, и в Вильну, и в Америку, и черт знает куда еще. Мужчинам — чтоб им сгореть — все можно! Попробуй только невеста сказать, что она не хочет жениха, ей быстро вправят мозги! Вот, например, единственная доченька тети Крейны: прекрасно образованна, танцует, одета по последней моде, так она на днях едва не стала невестой сынка Шолом-Зейдла, ты этого парня не знаешь, он вроде как учился в Егупце на провизора и недавно приехал оттуда, эдакое ничтожество, свистун, пустое место, перекати-поле! Можешь себе представить, еще ничего между ними не было, тарелку еще не разбили[368], но он уже успел рассказать невесте несколько таких чудных историй, что она сразу же сказала своей маме, что хоть ее озолоти, а она его больше знать не желает! Что уж он ей такого рассказал — этого от нее было никак не добиться, но только она заладила: нет, нет и нет! Единственная дочь — что тут скажешь! В общем, сватовство расстроилось, — как говорит мама: «Была невестой — стала девицей…» Что же сделал этот Шолом-Зейдл? Ни за что не догадаешься! Он, Шолом-Зейдл то есть, не придумал ничего лучшего, чем распустить слух, что это он сам не захотел этого сватовства. Почему? Потому что его сынулечка сам не захотел такую невесту из-за того, что она неправильно говорит по-русски. Что же он будет, дескать, делать, его сын, когда закончит учиться на провизора и станет аптекарем, как же это у него тогда будет жена, которая не умеет правильно говорить по-русски? Ну что ты на это скажешь? Чтоб такого отца не похоронили прежде сына да чтобы помер он лютой смертью! А кто ж в том виноват, как не она сама, я имею в виду эту избалованную единственную дочку тети Крейны. На что ей сдалось говорить по-русски с таким шарлатаном? Я бы с таким стала говорить, только совсем с глузду съехавши! Думаешь, она одна такая? Нынче у нас все девушки такими стали. Когда идешь в субботу на прогулку, никакого другого языка, кроме русского, и не слыхать. «Издрастети, Розечке!» — «Издрастети, Соничке!» — «Как поживаете, Розечке?» — «Благодарю вас, Соничке!» Прямо зло берет! Что это такое? Из-за того что в Егупце все девушки обрусели и говорят по-русски, так нашим тоже понадобилось обрусеть и болботать по-русски… Все, что есть в Егупце, они тоже хотят. Например, в Егупце такая мода: настает лето, уезжают все евреи в Бойберик[369] на дачу. Что делает Касриловка, коль скоро у нее нет Бойберика? Послал ей Бог Злодиевку, так едут на дачу в Злодиевку. Чтоб там так были дачи, как у меня есть я не знаю что. Но на это свое объяснение — куда ж еще ехать? Приезжают в Злодиевку и устраивают там дачу. Поселяются у Ивана в хатке, и скупают у него все молоко, и тратят деньги на щавель и ягоды, и скидывают капоты, и усаживаются на травку на солнышке — казалось бы, кому какой от этого вред? Ан нет! Нужно было издать специальный закон о том, что евреям нельзя на дачу в Бойберик[370]. Раз такое дело, так теперь Злодиевка — тоже непростое место, и евреям сюда тоже нельзя. Казалось бы, хорошо: не хотите нас? Не надо. Обойдемся. Но это же евреи. Именно потому, что вы не хотите, — я хочу! Запретный плод сладок. Как говорит мама: «Больше всего хочется мяса в девять дней поста…»[371] В общем, нынче урожай на дачников. Никогда у нас не было столько желающих поехать на дачу, как этим летом. Сразу после Швуес все бросились в Злодиевку, как будто это что-то путное, и сразу же налетели на урядника с двумя стражниками — вертай назад… Ежели, однако, кто-то и в самом деле здорово болен и свежий воздух ему нужен как воздух, пусть тогда принесет от доктора свидетельство о том, что податель сего находится при смерти, тогда он может пребывать в Злодиевке. Понятно, что все получили такое свидетельство от докторов, — как говорит мама: «За рубль у нас даже саван достать можно…» Казалось бы, достаточно? Однако же урядник, да сотрется имя его и память о нем, подумал и говорит, что того, что написал доктор, ему мало. Он сам хочет удостовериться, кто просто болен, а кто болен серьезно. Велит раздеваться, как мужчинам, так и женщинам… Тьфу на них. Мне кажется, даже если бы я знала, что я при смерти, я бы и то не перенесла такого стыда. Но им все годится, лишь бы быть не хуже людей. Ладно, допустим, когда егупецкие ристикраты идут на такие жертвы ради дачи, это еще не так досадно — у них ведь есть деньги, и если им хочется… Но вы, касриловские касриловцы, вам-то какая с этого радость? Как говорит мама: «В Писании сказано, потому-то Мессия и не приходит, что бедный тянется за богатым…» Счастье еще, что в Егупце не поотрезали себе носы. У нас бы тогда не осталось ни одного с носом так же, как тебе желает всего доброго и всяческого счастья твоя воистину преданная тебе жена