Менестрели в пальто макси (ЛП)

На противоположном берегу высился двугорбый курган. Я попытался представить себе пылающий на венце башни костер, но перед глазами почему-то возник черниговский вокзал, похожий на церковь с куполами-луковками, - каким он показался мне в свое время безобразным. Огромный, гулкий, грязный, полный опасностей - в сумрачных залах ожидания ужас наводили даже шишкинские медвежата. Вспомнились пустые консервные жестянки, прикованные к газировочным автоматам, и сонный гражданин у стенки в общественном туалете. Я вошел, он открыл глаза, потом предложил мне выпить какой-то мутной, резко пахнущей жидкости из бутылочки-чекушки. Давно это было, еще до всех чернобылей и революций.

- О! - протянула учительница. - Еще в отпуске? И наверняка собираетесь к композитору Э.?

Нехотя подтвердил: совершенно верно, к нему.

Учительница почему-то вздохнула: чего доброго, она с радостью покинула бы своих озорников и пошла со мной.

Лес встретил меня густым, парным духом - такое бывает разве что в начале сентября, когда гриб прямо на глазах прет из-подо мха да хвои. И сейчас все было ими усеяно - сплошь грузди.

Я срезал хлыстик и, помахивая им, двинулся вдоль реки - внизу, на реке, чернела рыбачья лодка, в ней спал человек. Вот так ноябрь месяц!

Вышел к мосту. За ним змеилась старая дорога, вымощенная булыжником. Безлюдная, зарастающая. После того, как срыли холм, путь на северо-восток сократился примерно на полкилометра, и мне показалось, будто по новому мосту и как бы автостраде машины ползут еле-еле, бесшумно, точно в немом кино. Лишь когда одна просигналила чуть не под носом, я шарахнулся к перилам.

Теперь я шагал по старой дороге, прямо по самой ее середине, шел и вспоминал то да се. Вон там я когда-то сломал лыжу. Там чуть было не утонул, когда вывалился из байдарки. А вон там, за поворотом, еще до войны с холма скатился и опрокинулся цирковой фургон - прямо в глубокую лощину. Меня, правда, тогда на свете не было, но и после войны город не переставал обсуждать это событие. Циркачи, при всей своей ловкости, расшиблись. Их торжественно хоронили на нашем городском кладбище, на самом почетном месте. Однако спустя добрых полстолетия их ни с того ни с сего выкопала какая-то главная цирковая гильдия или комитет. Выкопали и увезли перезахоранивать. У них была такая бумага. Оказывается, было решено всех деятелей этого сорта (или толка?) хоронить компактно, в одном месте. И они прочесывали всю Литву в поисках своих могил. Я улыбнулся, подумав: если бы живые вздумали перезахоронить всех самогонщиков, сапожников, аптекарей, пожарных... рыболовов и музыкантов? Сколько было бы хлопот. А суеты, суеты сколько.

Вот и хутор. Пусто, тихо. Ни переливов волшебной бирбине, ни ужиного шипения. И самого помещика не видать.

- О-хо-хо, а-ха-ха! - воскликнула бабка композитора и шагнула через порог мне навстречу. Босиком! - Нету его, нетути! Понаехало каких-то из города, на мелком автобусе. И увезли. Играть, ага, играть! Пивка хочешь?

Я выпил бутылку холодного пива, с наслаждением рыгнул, поблагодарил хозяйку и распрощался без всякого сожаления. Нетути - значит, нетути. С вершины холма еще раз глянул на долину - давно знакомое зрелище! Деревья основательно поднялись и уже закрывают реку. А на самом горизонте серой стеной тянутся многоэтажки, угрюмые даже на таком расстоянии.

Надо же - еще не убрана брюква. А что за гигантская жаба сидит под лопухом. Кожа почти прозрачная. Я наклонился и увидел, как по главному кругу кровообращения ползет липкая жабья жидкость. Выпученные глаза злобно глядели - чего тебе? Иди, куда шел!

По извилистой дороге в долину спускалась легковушка - на этот раз действительно бесшумно - с выключенным двигателем. Визгнули тормоза. Вышел маститый музыкант - он тоже искал композитора. Я знал его имя, даже слушал что-то из его сочинений, но лично мы не были знакомы. Хоть и маститый, здесь, на заглохшей проселочной дороге, он был непринужденно прост.

- Здоров! - воскликнул он. - Закурим?

Мы стояли, дымили, обозревали долину и едва видневшуюся ленту Немана. Оказалось, он на днях вернулся с Балкан.

- И чего им надо, нашим людям! - завел мудрый разговор музыкант.

Ага, вспомнил я, это тебя на прошлой неделе назвали Человеком Планеты номер 000 009 590. Странным образом, я запомнил этот длинный номер.

- Чего им надобно! — горячился Человек. - Спокойно ведь у нас. Зелено, уютно, никто не стреляет. Вон брюква какая вымахала, - он радостно захихикал. - А там... палят из-за каждого угла. Земля гудит.

Я с готовностью закивал в ответ. Сущая правда, наш человек всегда недоволен: то ему смердит, то невкусно и все плохо, он только и смотрит, где бы что прихватить, кого обставить, кого подкупить. Эстетические проблемы никого не волнуют, людям некогда. Разве что какой-нибудь неудачник или бомж, ловя открытым ртом капли дождя или просыхая на захолустном речном бережку, еще в состоянии что-то увидеть. Что правда, то правда. Музыкант остался доволен моим суждением. Он даже кивнул в знак одобрения.