Менестрели в пальто макси (ЛП)

В сиянии полнолуния желтело лицо покойника. Он лежал все так же, раскинув руки, но с закрытыми глазами. Вид имел вполне спокойный. Ноги слегка разъехались. Черные туфли. Свободное драповое пальто. Белокурые волосы. Я все же развел костерок и вскипятил чайник. Глотал кипяток и постепенно согревался.

Когда рассвело, мы заметили за кустами привязанный челнок. Длинная, черная плоскодонка, весло с оковкой по краю. На такой и против течения пойдешь. Так и подмывало сесть и отчалить. Но мы знали: всюду посты, проверки, опасности.

Долоресса, едва лишь я развязал ее, бросилась к своему зелью.

- Что будем делать? - спросил я, хотя решение уже принял.

- Оставим, как есть, и айда, - лениво протянула она.

- Нет! - возразил я. - Нет! Пустим его по течению. Ведь это его лодка. Уложим на дно, и пускай плывет.

- Как хочешь, - безучастно пожала плечами Доля. - Только поскорей.

Я подошел к трупу. Молодой еще. Нет, кавказцы тут ни при чем. Скорее всего сам. Каждое утро по радио передают: найдено столько-то трупов, иногда шесть, иногда девять. Бывает, и целая дюжина.

В основном самоубийцы. Одно время мы были на втором месте в Европе. Кажется, после венгров и черногорцев. Нет, вроде бы после румын. Теперь уже на первом. Вспомнилось, как на каком-то сборище один высокий тощий господин выкликал: пашет, пашет, спрыгивает с трактора, бежит во весь опор в кусты и с ходу вешается. Куда идешь, родная сторона? Quo vadis? — вопрошал он. И сам отвечал: в пропасть! Это было еще при Советах, почти тридцать лет назад. Храбрый человек, только больно уж тощий. Не то писатель, не то профессор математики, точно не помню.

Губа у трупа рассечена и уже почернела, отвисла. Под глазами набрякшие мешки - ясное дело, пьяница. Миг отчаяния? Но как? Серая рубашка, галстук, глаженые брюки... Из медиков? Библиотекарь? Никто не сетует на вредность чтения при свете керосиновой лампы, вот он и... Нет, скорее всего не собирался покончить с собой, сел в лодку, приплыл, вышел... хорошенько тяпнул и скончался. Тоже нет... шарф размотался, шея синяя. Висельник? Возможно, и лодка не его. Слишком много загадок. И мистики. А тут еще Долоресса Луст, сорокалетняя вдова, пьяная скотина, корова из дьяволова хлева с почти невидимыми груденками, стоит и таращит глаза. Разве покойник ей в новинку? Сколько их повыносила она своими костлявыми ручонками из своего полуподвального жилища еще полуживыми, сколько поукладывала на белом снегу, чтобы кто-нибудь подобрал! Сколько позарывала в огороде в летнюю пору, чтобы не смердели. Не всех и помнит ее затуманенная головушка. Она и меня обещала прикончить, если не пойду с ней в этот зимний поход. Будь на ее месте другая, дал бы по уху и обратил все в шутку, но если вас обещает убить До-лоресса Луст, мужеубийца, отмахавшая шесть лет в дурдоме усиленного режима, советую прислушаться. Все-таки эти заново втершиеся во власть коммуняки верно мыслят: таких надо изолировать. Но они и в этом верны себе — всех сразу по одной колодке. Такая у них привычка.

Когда-то Долоресса Луст была поэтессой, слагала стихи, печатала их сперва подпольно, потом даже книжку выпустила. И дернула ее нелегкая выйти замуж, да так неудачно, что мужа этого только и оставалось что убить. Так она и сделала. Нет, не смешно, что Доля так впилась глазами и что-то мычит. В данный момент я ее не боюсь, топорик висит на поясе, всегда под рукой, а она постоянно во хмелю. Никаких разговоров: на ночь — только вязать! Мы еще в городе договорились по этому вопросу. Это было мое главное условие.

Я вздрогнул - за спиной хрустнула ветка. Долоресса Луст прокуренным баском вымолвила:

- До чего похож на Вайдулика.

Действительно похож. Вайдулик, то есть Вайдотас, и был тот самый покойный Долорессин муж. Физик, художественный критик и поэт, еще кто-то такой. Тихий, вежливый парень с длинными волосами, слезящимися от ветра, жалости и слабого винца глазами. О, как давно все это было!

- Ладно, пошли, замерзнем же!

А что, может правда не тащить его в лодку? Что за нелепая мысль. Неумеренное чтение по ночам - вот где причина. Челн с покойником, плывущий по течению, - нет и нет!

- Лучше посмотри, что в карманах, - посоветовала Долоресса Луст.

Нет уж, ни за что. Хочешь - смотри сама. Если есть настроение. Возможно, найдешь какие-нибудь деньги - если самоубийца. Но навряд ли - похоже, что алкаш. Слишком одутловатое лицо.

- Ладно, я сама.

Что верно, то верно — искать она умеет. В незапамятные времена состояла Долоресса в комиссии по делам нравственности, обыскивала торговок-спекулянток и шлюх. Забиралась к ним за пазуху и под юбку.

Она присела на корточки, развела полы пальто, расстегнула брюки. И все, что находит, уже выкладывает на мерзлую осоку. Носовой платок, складной ножик с шильцем и штопором, раззявленную сигаретную пачку, черную расческу, еще один - в крови! — платок, леденец с налипшими крошками табака... Раз, два, и кончено.

- Все. Ага, еще конверт.

Конверт! Все-таки, надо полагать, самоубийца.