Меня нашли в воронке

— Чтобы мы без доктора остались, что ли? Скоро на прорыв пойдем. Незаметно, вряд ли удастся. Эвон, орава какая. Боевой подразделение уже, не чих собачий. Ты — ой как! — потребуешься. Так что собирайся с силами. Еще спасать тебе и спасать.

Разговор их перебил подбежавший Еж:

— Дед, там это… Десантник Паша разбушевался. Вперед без твоего приказа не пускает.

— Ну? Чего случилось?

— Дорога там. Говорит, ты должен посмотреть, вначале.

— Ну и правильно делает. Привал! Всем тут оставаться. Не курить и это… Еж! Не разговаривай много.

— Очень надо, — обиделся опять Еж.

А впереди тихо ругались Колупаев и политрук:

— Нету же никого, дорога пустынная, махнули бы уже давно!

— А я говорю, командира жди!

Юра в спор не вмешивался, отдыхая на мху.

— Чего случилось? — вмешался дед.

— Эээ… Товарищ командир, дорога! — ответил ему младший политрук Долгих.

— Ну и дорога, ну и чего?

— А того — вон провод идет по жердям. Значит связь кого-то с кем-то. А это в свою очередь значит, что патрули могут шататься!

— С чего взял?

— Мы когда зимой мотались — немцы аккуратно начали дороги контролировать. Раз в пятнадцать минут — патруль идет. Бронник, как правило. Это зимой. А сейчас и подавно. Куда спешить-то? До темноты можно подождать…

— Ждать-то как раз нам не с руки, боец… Немцы уже наверняк подняли беготню. Но и ломиться вперед, как лоси в гон, тоже не стоит. Лежите, да оглядывайтесь…

— Тихо! Слышите?

С северной стороны дороги, из-за поворота, послышался гул мотора.

Павел молча показал политруку указательный палец.

Партизаны улеглись за деревьями.

Через несколько минут появился…

— П-пепелац! — выдохнул Юра в изумлении. — Сукой буду, п-пепелац!

— Чего? — переспросил так же шепотом десантник.

— Вон чего! Ты гляди!

По дороге тряс железными листами странный грузовик.

Радиатор, мотор и кабина были закрыты листами кровельного железа. Крыши над кузовом не было, зато сверху, из амбразуры в передней стенке, торчал ствол пулемета. Причем сам кузов был деревянным. На борты — сверху — немцы приделали металлические листы.

— Такой же хочу… В музей! — заворожено шептал Юрка.

В бронегрузопепелаце тряслись пятеро немцев. Один из них грозно водил стволом пулемета по проплывающему мимо лесу.

Однако Юра все-таки выдержку проявил. И даже злой, как собака, десантник Паша Колупаев. Когда же вундер-машина скрылась, он сказал:

— Эх, как руки-то чесались снять заразу с пулемета…

— Раз чесались, наломай-ка лапника с елки. Заодно и почешешь. И нос не показывайте, — скомандовал дед.

— Лапник-то зачем? — удивился политрук.

— Д-дорога песчаная тут. Следы з-замести.

— Соображаешь! — одновременно сказали Колупаев и дед.

— Не пальцем д-деланный! — отбрил Семененко.

— Не пальцем все деланы, а соображалка не у всех работает. Некоторые просто газеты туда складывают.

Политрук решил, что это в его сторону намек, открыл рот, но сказать ничего не успел, Юра опередил его:

— Еще и еду.

— Тихо вы! — перебил их Паша. — Опять немцы!

На этот раз немцев было двое и пеших. Шли со стороны, куда уехал броник. Один тащил катушку на горбу, второй чего-то жевал и разглядывал провод.

— Связисты… — шепнул политрук и тут же получил чувствительный тычок в бок от Паши и кулак под нос от деда.

Связистов проводили взглядом, пока и эти не скрылись.

— Ну и д-движение! — шепнул Юра. — Как в час пик…

— Надо было снять их! — загорячился политрук. — Эти же не в танке! Можно было ухлопать!

— Угу. А через час тут будут все кому не лень, — сказал десантник. — Без шума надо уходить!

— Врага надо убивать везде, где бы ты его не встретил!

— Слышь ты… Ты меня еще в лагере своими лозунгами достал. Может заткнешься, а? Чего в плену-то не убивал? Храбрый, блин, стал…

— Цыц, бойцы! — рявкнул дед. Захотел добавить что-то еще, но тут из-за поворота, где скрылись связисты, раздались выстрелы.

— Что за хрень еще? — воскликнул командир. — Долгих, бегом за отрядом. Остальные, за мной!

Вдоль обочины они, изо всех сил стараясь не шуметь, добежали к месту перестрелки.

Связисты лежали в обочине с их стороны дороги. Один стрелял из карабина, второй, скрючившись на дне канавы, неловко бинтовал окровавленное правое плечо и ругался сквозь зубы:

— Himmeldonnerwetter! Verfluchte Schwein!

Его «мучения» были прекращены быстро и безболезненно. Три выстрела почти в упор и два трупа.

— Эй! На той стороне! — крикнул дед. — Кончай палить! Выходи, поговорим!

А в это время Паша-десантник и Юра ужами поползли к канаве.

— А ты кто такой? — раздалось с другой стороны.

— Лесник! — вспомнил Кирьян Васильевич недавно рассказанный Ежом анекдот про партизан и фашистов. — Выходи, давай. Только оружие свое на земельку положи. Ладушки? И не шали. Нас тут много.

Паша быстро прошарил по карманам и ранцам связистов, а Юра высунул ствол винтовки из канавы.

На той стороне помолчали. Потом кусты зашевелились и с поднятыми руками — в одной винтовка — вышел крепко сбитый, невысокий мужик в кожанке.

— Ну, вот и Леонидыч! — хмыкнул Семененко и встал. — Леонидыч! Здорово!

Леонидыч, только собравшийся положить винтовку на землю, разогнулся и, как будто не удивившись совсем, сказал: