Меня нашли в воронке

Над весенней землей тлеет дня пелена…
Здесь полвека назад рыла землю война.
Здесь полвека назад балом правила смерть.

Как безумный художник красит кровью мольберт.

Вот в воронке лежат — кости русских солдат.
И полвека спустя отдает их земля…

Отдает их земля.

Над болотами стелет предрассветный туман.

Здесь полвека назад щелкнул пастью капкан.
Обрубив сотни жизней, овдовив сотни жен.

И полвека рыдает Божья Матерь с икон…

Вот в воронке лежат — кости русских солдат.
И полвека спустя отдает их земля…

Над весенним костром греет руки закат

Может, завтра подымем больше наших ребят?
И полвека спустя свой последний приют
Души русских бойцов, наконец-то, найдут…

Дед помолчал. А потом сказал:

— Так молитва и есть… Стихи хорошие. Сердцем писал…

— Это не я, — ответил Вини, — Друг у меня написал. Тошка Сизов. Я не умею так…

В ответ засмеялся Леонидыч:

— Ну, надо же! Лежим тут… В сорок втором, на небо смотрим, пулеметы… Кто бы знать мог… Лешка Винокуров стихи читает! Обалдеть!

— Я аптечку потеряла… — вдруг грустно сказала Рита.

— Ну, блин! — ругнулся Еж — А вдруг у меня живот схватит?

— Немцам тебя отдадим тогда… В качестве биологического оружия.

— Да иди ты, товарищ младший политрук…

— Чтоооо?

— Ой, это не ты, что ли, Долгих сказал?

Леонидыч засмеялся, а потом спросил доктора:

— Валер, а ты куда смотрел?

Тот виновато развел руками, мол, не доследил… Некогда было.

— Кончайте базлать! Разорались на весь лес. Таругин!

— Я, товарищ командир…

— Вытащи этому…

— Метису! — встрял Еж.

— Чего?

— Ну метис… Как у Майн Рида — ни то ни се. Русский датчанин на службе Германии. Смешно же!

— Все бы тебе ржать только… — Танкист вытащи кляп, спросить хочу.

Таругин вытащил пилотку вместе с выбитым, вернее вбитым в рот Шальберга зубом.

Фон немедленно закашлял кровью.

— Не перхай, не перхай… — примирительно сказал дед. — Чего-то перхаешь-то?

— Что? — выговорил с трудом фон Шальберг. — Я вас не понимать…

— Не кашляй, говорю, на весь лес, а то остатки зубов в горло вобью.

— Я помогу!

— Ежина, ты когда молчать научишь свой рот, а?

— У нас демократия или чего?

И тут же получил кулаком под нос от Леонидыча.

Дед на Ежа не обратил ни какого внимания, впрочем, как обычно:

— Константин Федорович?

— Ich fertee niht!

— Ишь чего… Не понимает он…

— Кирьян Василич! Дай-ка я попробую, — неожиданно подал голос Таругин.

— Давай!

— Слышь ты… Костя фон Шальбург…

— Ich fertee niht!

— Да мне это… Девочки, ушки! Малоебучий фактор — ферштеешь ты или нет. Сейчас мы тебя тащить будем. Через нейтралку, понял? А при любой попытке малейшего сопротивления тебя будем мало-мало резать. С ушей начнем, яйцами продолжим. Не смертельно, но очень болезненно и… И безперспективно для будущего? Усек?

Русский датчанин кивнул.

— Понимает, надо же… Где твои бойцы сейчас породистые? Почему своего геройского командира не спасают?

— Не есть кому, геррр… Все есть на передофая…

— Не фига ты не русский, — Таругин поморщился. — Дать бы тебе сапожищем в еблище…

— Олег… Успокойся. Все-таки дамы тут!

— Товарищ майор, дамы то того… Дремлют!

— Буди тогда! Этому снова кляп. И ноги ему развяжите.

Таругин достал немецкий штык-нож и, глядя в глаза фон Шальбургу, перерезал ему веревки на ногах.

— Смотри, фон, вредить будешь — яйца отрежу и в сторону Германии им выстрелю, тварь. Ферштеен?

Тот попытался что-то сказать, но тут же получил пилоткой в рот. Старую — всю в крови и слюнях — Таругин побрезговал брать. Снял свою. И распорол звездочкой датчанину щеку. Не до уха, конечно. Но рот у эсэсовца чуть увеличился. Тот замычал в ответ от боли. Олег-танкист улыбнулся и похлопал штурмбанфюрера по здоровой щеке.

— Олег! Вытащи у него пилотку изо рта! Задохнется ведь! Нос-то сломан, похоже, — сказал доктор.

— Да хрен с ним… — ругнулся танкист, но пилотку все-таки вытащил и похлопал датчанина по плечу — Жив, скотина? Дышать можешь?

Тот снова молча кивнул в ответ.

— Погодите, мы же идиоты! — вдруг вскрикнул Еж, — Документы! Может это и не Шальбург?

— Шальбург не Шальбург… — буркнул дед. — Какая в задницу разница. Фюрер и есть фюрер. Хоть штурм, хоть бан. Главное офицер ихний.

Таругин охлопал фашиста по карманам:

— Ага… Есть!

Он достал из нагрудного кармана фрица книжицу размером с ладонь и в несколько страниц толщиной:

— Так… Кристиан фон Шальбург… — продрался он по слогам сквозь тевтонские буквы. — Год рождения тысяча девятьсот шестой… Карточка только не очень похожа. Он вон какой тут в документике… Породистый!