Меня нашли в воронке

— Подхвостие ты дьяволие, курвенный долдон, персидского царя клоповская шелупина, вошь отшмаренная, прибитый рваной титькою куродрищ!

Некоторые загибы были такими, что с той стороны раздавалось только удивленное кряхтение.

Дед ругался с минуту, не больше. За эту минуту пропали и слезы из глаз.

— Ишь ты… Моряк, что ли?

— С печки бряк!

— Тогда руки в небо и стой спокойно!

Из траншеи выскочили несколько бойцов и оттащили рогатины с колючкой, так, что образовался проход.

— Вот и ладушки, — сказал дед, спрыгивая в траншею. — Кто у вас тут старший?

— Лейтенант Костяев. Вы кто такие?

— Лейтенант, ты это… Девочек покорми. Да от оглоедов своих побереги. Дело у нас важно. А я назад.

— Чего? — поднял брови лейтенант. — Куда еще назад?

— Дорогой ты мой. Там у меня еще семь человек.

— И тэж бабы? — насмешливо подал кто-то голос из темноты.

— Слюсаренко!

— А я чого! Я мовчу!

Дед продолжил:

— Немец там. Важный. Командир бригады. Которая против вас оборону тут держит. Дай пару бойцов тогда, коли не веришь. А?

Лейтенант подумал, покрутил черный ус…

— Слюсаренко! Петерс!

— Чего? — отозвался латыш.

От прибалтийского акцента, четко выделявшего согласные и слога, Рита вздрогнула.

— Пойдете с партизаном… Как тебя?

— Дедом зови… — пожал плечами унтер-офицер.

— С дедом в общем.

Рита вцепилась в изорванную телогрейку Кирьяна Васильевича:

— Дедушка, не бросай нас тут!

— Девоньки, у своих мы, у своих!

— Кирьян Васильевич! Вы же ранены! — забеспокоилась Маринка, заметив кровь неизвестного бойца на лице деда.

— Ерунда на ерунде ерундила да ерундой поерундовывала! — отшутился дед. — Ладошку о колючку раскровянил. Лейтенант, звать-то тебя как?

— Го… Игорь.

— А по батюшке?

— Геннадьевич, а чего? Тьфу ты…

— Слышь, Геннадич. Покорми девочек моих, да спать уложи. — А потом повернулся к Рите:

— Скоро мы, скоро!

И исчез в темноте вместе с двумя бойцами.

Лейтенант опять покрутил смоляные усы, от чего стал похожим на кота, и отрывисто приказал:

— За мной!

Чавкая по болотной грязи усталыми ногами, они через несколько минут были в его натопленной землянке. По пути лейтенант Костяев выцепил какого-то бойца и приказал ему доставить каши с ужина. Рита с Мариной уселись на укрытые одеялом нары, а лейтенант плеснул им из своей фляги чего-то остро пахнущего. Чего — они не узнали. Потому как немедленно уснули в тепле и не слышали, как усатый лейтенант улыбнулся, отчего стал похожим на кота еще больше, и накрыл их своей шинелью. А потом долго ругался на припозднившегося красноармейца с холодной овсянкой и в наказание послал того на НП батальона.

А дед с бойцами в это время полз по земле навстречу хлопкам минометных мин. Внезапно на немецкой высоте что-то взорвалось, и она моментально вспыхнула грохотом выстрелов.

— Илюминация прям… — сказал хохол Слюсаренко, видавший однажды подобное в детстве, на ярмарке в Полтаве.

— Фейерверк! — поправил его Петер.

— Дужэ вумный… — огрызнулся украинец.

— Огненная работа — так, кажись, с немецкого переводится… — сказал дед Кирьян, внимательно оглядывая поле перед собой.

— Правильно! — с удивлением Райнис посмотрел на заросшего седой бородой и опять похожего на старика Кирьяна Васильевича.

— Ты чи нимэць? — подозрительно спросил Слюсаренко. Он и так-то всех подозревал, а уж тут…

— Общался с ними раньше. Опять вот пришлось…

— Это они по самолету, видать, работают, — сказал Райнис.

— По бабам стреляют, сволочи… — ругнулся Богатырев.

— Почему по бабам? — опять удивился Райнис.

— Да говорили, что бабы летают в стрекозах энтих…

— Да ну? Не слышал… Не бабская это работа, по ночам летать.

— На юге они воевать будут… Формируются еще… — вдруг прозвучал знакомый деду голос Леонидыча из темноты.

Украинец с латышом схватились за винтовки.

— Свои, — успокоил их дед. — Как вы!

— Хреново… Олегу осколок в спину. Под лопатку ушел.

— А фон? — пополз навстречу Леонидычу дед со товарищи.

— Хана фону. Когда гансы вторую серию начали, он как-то выкрутился хитро и побежал в сторону высотки. Мы за ним. И прямым попаданием. Куски в разные стороны, хоть в ведро собирай. А танкисту от той же мины…

— Таругин, а Таругин… — потряс Олега дед.

— Ммм? — тихо промычал тот.

— Живой?

— Металл, масло, солярка и порох… так пахнет танк, так пахнет победа… — пробормотал тот в ответ, не открывая глаз.

— Чего? — не понял латыш.

— Та стулы пэльку… — ругнулся Слюсаренко. — Допомогы товаришам.

— Понял… — Латыш аккуратно подхватил танкиста за ноги, Леонидыч за руки и боком, боком, ровно крабы, которых Олег в детстве ловил на своих одесских пляжах, потащили раненого к своим.

И снова на высотке что-то грохнуло. И, почти одновременно, прекратился минометный обстрел.

— Нияк батарэю лётчыкы накрылы! — воодушевился Слюсаренко. — От вона зараза нам дыхаты не давала! Тилькы мы в атаку — так почынають… Артылэрия лупыть, йим всэ до одного мисця. Накопалы там катакомбив…

— Катакомб, — зачем-то поправил украинца дед.

— Я и кажу, катакомбив. Можэ зараз накрылы, га?

— Надежда — сестра веры и дочь мудрости! — внезапно сказал Кирьян Васильевич.

Слюсаренко замолчал, огибая очередную дырку в земле. А потом спросил:

— Ты бува нэ вируючый?

— Есть такое…