Меня нашли в воронке

— Да ты что? Запрос отправь. Хотя, вряд ли найдут… Там такая заваруха была, старлей…

Полковник почесал пузо и налил себе в стакан чая из дымящегося на горячей печке чайника, — Саш, чай будешь? С медом и мятой! Жена медок прислала!

— Спасибо, ехать надо! Один из них на карте кой-чего интересное показал.

— Знаю, мы с начштаба уже глянули. Остальные-то что, молчат?

— Остальных пока не допросил. Завтра.

— А кто там еще остался у тебя?

— Две девчонки и раненые.

— С этими понятно… Вернешься когда?

— Пока доеду, пока сдам в дивизию задержанного, пока обратно… К ночи вернусь.

— Тогда и трибунал завтра. Точно чая не будешь?

— Спасибо. Разрешите идти?

— Тебе не разрешишь… Иди, конечно. Поедешь на чем?

— А на Ширшиблеве и поеду.

— Тоже верно. Тогда обратно помчишься — газет захвати для комиссара. Только свежих. Лады?

— Лады, товарищ полковник!

Старший лейтенант вышел на крылечко, сел и опять закурил. Хотя от поганых немецких сигарет щипало язык, но махру курить он совсем не мог. А нормальных папирос не привозили уже давно. «Надо Иринке в военторге заказать „Казбека“, пусть купит пачек десять, пока я этого Микрюкова коллегам сдаю» — мелькнула ленивая мысль. Он откинулся на прогретые доски дома и немедленно задремал от усталости. За последнюю неделю он спал не больше трех-четырех часов в сутки — постоянное пополнение состава, отслеживание настроений в полку, работа с разведчиками, немца недавно кололи всю ночь, да так расколоть и не смогли, ни хрена не знает, самострел вот был еще, а во втором батальоне драка на почве… а хрен его знает на какой почве подрался узбек с евреем? Шебутной вообще батальон, хотя воюют как полагается, а у старухи в деревне свинью украли. А после каждой атаки в полку пропавшие без вести — то ли убило и никто не видел, а кто видел, тот тоже погиб, теперь вот еще окруженцы эти, хорошо не сорок первый, тогда тысячами выходили, как каждого-то проверить, ущучил млалей тогда Калинин одного, да, ущучил, все люди как люди, а у этого документики с иголочки, месяц в окружении а скрепочки не заржавели, рожа сытая, а все-таки какие-то странные эти партизаны, взгляд странный, да…

— Товарищ старший лейтенант, а товарищ старший лейтенант!

— А? — подскочил Калинин, хватаясь за кобуру.

Сердюк аж отскочил с перепуга. Слышал он, как в соседнем полку так командир ординарца пристрелил спросонья. Погрезилось капитану, что немец пришел.

— Это… готова машина-то!

— Ага… — старший лейтенант с силой протер красные глаза. — Веди задержанного. В кузов посади.

— Понятно. А…

— А ты тут останешься. Я с ним в кузове поеду.

— Эээ…

— Не экай. В кабине сержант Попова поедет. Пусть поженихаются малость. Да и мне поговорить надо. С задержанным.

— А остальные?

— Остальные пусть сидят. Вернусь — решим чего и как. Выполнять!

— Есть! — вытянулся Сердюк и помчался к сараю с партизанами.

Старлей же потянулся и пошел к грузовику. Рядовой Ширшиблев уже завел мотор и внимательно прислушивался к рычащему мотору. Чего-то ему не нравилось. А рядом сидела сержант Иришка Попова с такой счастливой улыбкой, что Калинин сам невзначай улыбнулся.

Она помахала ему рукой, с зажатым в пальцах одуванчиком. А потом, вдруг сообразив, выскочила из кабины:

— Товарищ старший лейтенант, вы садитесь, я в кузове поеду!

— Сиди уже. Задержанного, кто охранять будет?

— А он очень опасный, да? — понизила голос связистка.

— Очень, — серьезно ответил Калинин. — Каждый день он съедает двух симпатичных связисток на завтрак, трех на обед и одну санитарку на ужин.

— Почему только одну? — захлопала ресничками Ирина.

— Потому что все санитарки толстые!

— Да ну вас, товарищ старший лейтенант! Вечно вы шутите! Ой, а у вас щека в складочку! — снова улыбнулась она.

Старлей потер щеку:

— Мама у меня говорила — это снюлька приходила и натоптала!

— Кто?

— Ну, снюлька… Фея сна!

— Сами Вы, Ирина, фея! Сердюк, твою мать! Ты скоро? — резко оборвал он ненужный разговор.

— Это… — пробасил тот. — Все уже. Задержанный в кузове.

— Понятно… — старлей поправил портупею, еще раз протер глаза и, встав одной ногой на колесо, запрыгнул в кузов. А потом постучал по кабине:

— Поехали!

Машина тронулась. Дорога была уже лучше, чем от роты лейтенанта Костяева до штаба полка. По крайней мере, не кидало из стороны в сторону как мешки с картошкой.

И потому Леонидыч и Калинин могли спокойно поговорить.

— Ну, рассказывай, дорогой ты мой, — сказал старший лейтенант, едва они отъехали.

— Что рассказывать?

— Откуда такая информация-то у тебя?

— Откуда надо, старлей.

— Ты, Владимир Леонидыч, давай-ка хвостом-то не крути. Мы с тобой сейчас где? На Северо-Западном фронте. А против нас группа армий «Север». А ты мне про Харьков рассказываешь. Никак пешком оттуда сюда шел, чтобы немцы не поймали?

— Товарищ старший лейтенант…

— Давай на ты? Меня Александром зовут! Володей мне тебя не с руки звать, в два раза меня старше, я тебя Леонидычем буду. Сойдет?

— Договорились. Так вот. Откуда такая информация, как я ее получил и чего с ней делать — я доложу только в штабе фронта. А ты об этом и не узнаешь никогда.

— Осназ? — после минутной паузы уточнил Калинин.