Меня зовут I-45

Он отправил запрос в Управление Седьмой и на стоянку – стоило проверить багажник и салон. Поговорить с владельцем тоже стоило – все равно Луций собирался посетить архив.

Блокнот пискнул снова – на этот раз с изображением девушки, похожей на I‑45. Еще без окуляра и уже без сумки, она мялась у лотка с уличной едой на окраине Восьмой курии.

Бритва съехала на обочину, заглушила мотор. Перегнувшись через плечо Луция, она всмотрелась в изображение внимательнее. От нее едва ощутимо пахло табаком и чем‑то сладким вроде ванили. Эта сладко‑терпкая смесь преследовала Луция всю дорогу.

– Здесь «Кассиопеи» не видно.

– В это время «Кассиопея» уже зарегистрирована на стоянке вокзала.

– Не довез. – Бритва насмешливо сощурилась. – Но Сорок Пятая тоже не дура, нашла попутчика.

Она указала на знакомое лицо А‑206 в очереди за лепешкой.

Луций запросил записи уличного видеонаблюдения за золотистой «Кассиопеей» за период в один месяц.

Владелец «Кассиопеи» посещал на Десятой пару домов и лупанарий, в котором провел всю ночь. Выехал из курии с белокурой девочкой на пассажирском сиденье.

На границе Девятой курии пассажирское сиденье уже пустовало.

В голову пришло самое очевидное.

– Проститутка? – предположил Луций. – Отработала, и он ее выкинул. Ей же нужны были деньги на дорогу.

– А у вашей братии номера могут только этим заниматься, верно? Трясти сиськами и воровать.

Бритва фыркнула и качнула головой. Она сняла машину с шасси и вырулила обратно на шоссе. Так резко, что Луций приложился головой о стекло. Да что с этой марсианкой было не так?

– Я сужу по статистике, – процедил он. – Девяносто девять из ста проституток – номера. Отчаявшиеся люди на многое способны.

– Отчаявшаяся слепая проститутка, потрясающе.

Бритва криво усмехнулась и бросила остаток сосиски в окно, словно потеряла аппетит. Послышался резкий вой турбин – соевый огрызок размазался по ветровому стеклу летевшей позади машины, и та вильнула, не совладав с управлением.

Луций свернул блокнот и уставился на дорогу. Глаза ломило от света. Ноющая боль снова растекалась по плечу; от старого ранения по лопатке, вниз по позвоночнику. Голова раскалывалась, будто по ней били молотом. Казалось, еще немного, и Луций сойдет с ума.

Не будь рядом наемницы с нейроимплантом, одна золотистая таблетка уже бы таяла в его рту. Покалывала язык, а мышцы сладостно расслаблялись одна за другой…

До куполов Трансзонального вокзала оставалось немного; они уже вздымались за серыми трущобами Седьмой курии, словно гигантский круизный корабль на орбите. Пластины вокзальной крыши отражали солнечный свет, молочно‑белые и воздушные на фоне лазури неба. Они сулили мягкие сиденья купе и крепкий сон в золотистой дымке обезболивающего.

Оказавшись в экспрессе, Луций еле усидел до отправления. Как только над дверью купе зажегся зеленый индикатор, он выскочил наружу и заперся в туалетной кабинке. Таблетка на изнанке его щеки таяла, половина лица онемела, словно к ней приложили лед. Спасительный холод расползся по позвоночнику, унял боль, которая мучила весь день напролет.

Луций сунул в рот еще один золотой кругляш. Когда поезд повернул, он не удержался на ногах и с размаху сел на крышку унитаза. Лопатки уперлись в холодный кафель. Потолок кружился в такт дыханию. Экспресс гудел, накручивая стадию за стадией. Пол мерно вибрировал.

Хорошо, Юпитер подери.

Обратно в купе Луций не спешил. Купил в автомате сэндвич и побрел по коридору, чувствуя себя на удивление спокойно. Будто в теплой воде плыл. За полосами окон проплывала красная земля, а он блуждал по ней взглядом, не испытывая ровным счетом ничего. Замечательное ощущение. Словно все внутренности выдуло, и осталась лишь оболочка. Как рыбий пузырь.

К тому времени, когда он достиг нужной двери, Бритва уже спала. Черные завитки ее волос рассыпались по коже сиденья. Лицо казалось до странного спокойным в ржавых отсветах естественной атмосферы Земли. Скулы приглушенно мерцали, ресницы подрагивали. Мерно вздымалась грудь в расстегнутом вороте. Отчего‑то захотелось положить в смуглую ложбинку вишню. Или кубик льда, чтобы тот, растаяв, соскользнул под рубашку, на живот.

Луций сел напротив и куснул сэндвич. Вновь покосился на лицо спящей марсианки. Суровое, как равнина за окном экспресса.

Блокнот на столе замерцал новым сообщением. Луций открыл письмо и оперся щекой на кулак, щурясь от белых страниц, непривычно ярких в полутьме купе.

Спустя пару строк он выпрямился и вчитался внимательнее.

Пара свидетелей из театра утверждали, что консул Анк Туллий вел себя странно. По слухам, на спектакле ему стало дурно, но вместо врачей он вызвал охрану. К письму прилагалась видеозапись. Съемка велась издалека и под углом – ложи для высокопоставленных персон считались местом приватным. Виднелся балкон, накрытый бронированным стеклом. За стеклом белела лысая голова трибуна и украшенные неоновыми нитями прически‑пирамиды сопровождавших его дам. На миг лысина качнулась и пропала из виду.