Меняя личности

Я всегда чувствовал себя уютнее среди психоаналитиков в центре, но в начале карьеры практичнее было работать в пригороде. В центре города психиатры, психологи и работники медико-социальных служб буквально ходят по головам друг друга, и, хотя у меня хорошая подготовка, но отсутствие опыта не позволяло на первых порах выделиться из этой массы. В пригородах, особенно на юге, редко найдешь кого-то с моим образованием, поэтому заполучить пациентов проще. Кроме того у большинства тамошних клиентов есть хорошая медицинская страховка или нечто лучше того, что предлагают организации медицинского обеспечения основной массе белых воротничков в центре города.

Почувствовав теперь, что я готов преуспеть в самом городе, я навестил несколько коллег в университетских клинических больницах в центре, чтобы выяснить, есть ли вакансии на полставки. Я нашел одну у парня, который был главой стационара, в котором я проходил ординатуру. Я надеялся, что это место поможет мне получить рекомендации для моей частной практики, что позволит обойтись без рекомендаций от доктора Гонсалес.

Мой новый кабинет в центре города серьезно отличался от того, что на юге. Зеленый бархатный диван во всю стену. Рядом с ним расположен дизайнерский стул от Чарльза и Рэй Имз, на котором я могу сидеть таким образом, что мои пациенты меня не видят, когда рассказывают о своих переживаниях. Над диваном находятся четыре изображения птиц и бабочек. Напротив моего стула расположено кресло с зелено-белым цветочным рисунком. За ним примостился стол в стиле восемнадцатого века, а рядом с ним комод, на котором стоят электронные золотые часы Джефферсона пятидесятых годов, циферблат которых я могу видеть из-за головы пациента, с которым беседую.

Их стрелки словно парили в воздухе. У моего психоаналитика были такие же, и я видел их в большинстве кабинетов моих коллег. Не знаю, кто положил начало этой традиции, но я чувствовал себя обязанным продолжить ее. Ковер с восточным орнаментом повторял цвета стен и мебели. Книжный шкаф с хрустальными дверцами занимал соседнюю с диваном стену, а на противоположной от него стороне, рядом с моим стулом, были два окна во всю стену, из которых открывался вид на парки вдоль озера с высоты сорок четвертого этажа.

Часть моих пациентов, которые последовали за мной из моего прежнего пристанища на юге, была сбита с толку переменами в обстановке. Но именно здесь я чувствую себя уютно. Карен охотно согласилась проводить сеансы на новом месте.

На следующий день после Рождества 1989 года прошел почти год с начала ее лечения. Она сказала, что с тех пор, как мы начали обсуждать ее прошлое, некоторые воспоминания начали ее беспокоить.

- Однажды мой отец был зол на меня, - проговорила Карен виновато. - И метнул в меня вилку для мяса, она угодила мне в бедро. Я просто стояла и смотрела на нее, торчащую из моей ноги. Я не помню, что случилось после этого и как ее вытащили.

- Угу, - я выжидал.

- Я всегда думала о самоубийстве, с детства, - продолжила она. – Я никогда не предпринимала попыток покончить с собой, но всегда их планировала.

- Вы ранили себя не ради самоубийства, а ради самого процесса? - Карен отвернулась, и я увидел, как ее шея резко покраснела.

Она замолчала. Кажется, я капнул слишком глубоко. Мне не следовало прерывать её и задавать этот вопрос. Я попытался спасти положение, сменив тему.

- Лекарства помогают? - поинтересовался я.

Она пожала плечами, но глаза дали четкий ответ: «Нет».

Я прописал ей другой антидепрессант, и разговаривали о смысле терапии. Я предложил проводить сеансы раз в неделю после праздников для оказания ей более весомой помощи. Карен улыбнулась и сказала, что представит счет в страховую компанию мужа, чтобы так покрыла дополнительные сеансы. Перед тем как уйти она остановилась в дверях и повернулась.

- Не знаю, важно ли это, но, на своей свадьбе я три раза падала в обморок перед самым алтарем.

Январь 1990 года, и я не видел Карен с Рождества. Начинался второй год лечения, и я осознал, что сильно за нее беспокоился, особенно когда я был вне досягаемости.

- Последние недели были ужасными. - сказала она, осматривая мой новый кабинет, прежде чем плюхнуться на стул, словно уставший боксер-профессионал, выстоявший десять раундов.

- Что случилось?

- Не уверена, что могу так продолжать, - сказала Карен, свесив голову. - Я ничего не могу делать. Я продолжаю думать о самоубийстве.

Она выглядела так, словно хотела бы еще что-то добавить, но вместо этого лишь еще сильнее откинулась на стуле.

- Вы думали о том, как могли бы покончить с собой? - сейчас я взял за правило не спрашивать у Карен, потенциальная ли она самоубийца, а выяснить, насколько она близка к осуществлению своих замыслов.

- Я храню таблетки дома. Возможно, их хватило бы для осуществления моего замысла, но не думаю, что я их буду использовать, - сказала она.

Когда пациент для самоубийства решает прибегнуть к передозировке лекарств, которые ты сам ей прописал, в подобной ситуации сквозит особая насмешка. Будто ты сам дал ей пули для пистолета. Личное предательство пациентом.