Меняла

Когда фиолетовый вечер наполнил комнату полутенями, Виктор встал с кровати, утер слезы с лица, и на негнущихся ногах поплелся к интеркому. Он ввел личный код Императора, и на экране возникло дряблое лицо регента.

– Здравствуйте, Ваше Величество. Как настроение перед присягой?

– Отлично, господин Уинкли.

– За последний месяц к Доминиону присоединилась планета Фатум, – изобразив на лице почтение, сообщил регент, – это – знак судьбы.

– Спасибо, я читаю Глобалнет, – Виктор натянуто улыбнулся.

– Ваше Величество, проблема с возможным убийцей в рядах курсантов не решена. Мы его не нашли.

– Вы не можете найти убийцу, потому что его не существует, – Виктор сделал паузу и приложил правую ладонь к экрану. – Господин Уинкли, выполняйте мои распоряжения. Первое: объявите боевую тревогу, закройте для гражданских судов гипер-тоннели, и вышлите императорский флагман к планете Авалон. Загрузите полный боекомплект антиматерии. Атака завтра в семнадцать ноль-ноль по межгалактическому времени. Присяга заканчивается в десять, я успею.

– Но, Император, неразумно уничтожать Авалон в день коронации, это плохое начало Вашего официального правления, кроме того, они находятся под протекторатом Доминиона!

– Выполняйте приказ! Второе: отправьте с почетным эскортом в Академию не сто, а девяносто девять именных клинков. Третье: отлейте серебряную статую Гражданина Доминиона Пола Корна ID128.310.420.164 в натуральную величину. Он должен быть в форме Космических Сил Доминиона с именным клинком в правой руке. И приготовьте могилу в императорской усыпальнице: он трагически скончался сегодня в полдень.

– Что написать на постаменте? – деловито осведомился регент, надев на лицо маску траурной скорби.

– Брату от брата, – выдавил из себя Виктор, и выключил интерком.

Самого могущественного человека во Вселенной душили рыдания – он чувствовал, что Император в нем медленно убивает Человека…

Игра

Я вдохнул горько-приторный дым сигареты и стряхнул пепел на ровную поверхность воды. Золотые рыбки оживились, и, смешно вращая глазами, устремились к серым рассыпчатым хлопьям. Они поочередно хватали их, широко разевая рты, выплевывали, и бросались за новыми порциями ароматной золы.

– Твоя сущность проявляется в каждом поступке, – прозвучал низкий голос из-за спины. – Надежды, которые ты даришь человечеству – лишь пепел, а люди, как рыбы в аквариуме, таращатся на тебя, не верят, но внимают и поддаются искушению…

Я вздрогнул, но не повернул головы. Это был он. Друг мой. Враг мой. Единственный равный соперник в тоскливой и однообразной пьесе, именуемой "Жизнь".

– Я скучал по тебе! – проникновенно сказал он, растягивая окончания слов. – Как Земля? Пятьдесят лет в человеческой шкуре…

– Тебе и подольше приходилось, – ответил я, оборачиваясь.

– Помню, – седой, похожий на Энтони Хопкинса старик улыбнулся и поправил серебряное пенсне. – Здесь было здорово, но в небесах лучше, там – власть!

– Власть – это условность, ведь ты можешь вкусить ее плоды, лишь спустившись на землю.

– А я уже здесь! – он обвел взглядом полутемный зал ресторана. – Настало время ИГРЫ.

– Не боишься?

– Чего? – старик недоуменно пожал плечами. – Ты проиграешь, как и в прошлый раз.

– Пари?

– Пари! – он протянул ладонь для рукопожатия.

– Играем как обычно? – уточнил я.

– Да. На все про все – столетие. Проигравший остается на земле, а выигравший, – старик посмотрел на меня торжествуя, – победитель обладает небом до новой ИГРЫ.

– Согласен, но с одним условием…

– Приму любое из сотен разумных, – он потер тыльную сторону левой ладони.

– Две тысячи лет прошло, а ты все еще ощущаешь крест и гвозди распятия? – сказал я с деланным удивлением и усмехнулся. – Мне нравилось быть Пилатом!

– Ближе к делу, – старец недовольно поморщился.

– Идет. Предлагаю ИГРУ один на один, ИГРУ без помощников, последователей и прихлебателей.

– И без театральных эффектов, – добавил он. – Мне надоели восхождения на троны и сражения, в которых участвуют миллионы.

– Ба! – искренне удивился я. – Да тебе их, никак, жаль?

Я ударил в стекло аквариума, и потоки воды обрушили золотых рыбок на мраморный пол. Они судорожно бились среди камней и осколков стекла, обагряя кровью грязные лужи.

– Жизни людей – лишь декорации для нашей ИГРЫ, – я иронично улыбнулся. – Ты сам это сказал, помнишь?

– Да, но с тех пор прошли тысячи лет! – он сжал правую руку в кулак, и рыбки на полу замерли. – Я научился милосердию.

– Боже милосердный! – я смиренно склонил голову. – Напомню тебе эти слова, когда будешь просить о пощаде и швыряться человеческими жизнями как грязью в надежде оттянуть неминуемое поражение!

– Один на один! – Бог погрозил указательным пальцем. – Ты сам предложил это, так что, будь добр, соблюдай оговоренные правила!

– Бесспорно! – я развернулся на каблуках, и под ногами заскрежетало стекло. – Но воплощаться в людей все же придется. А значит, они умрут.

– Никто не совершенен, даже ты, Сатана!

– Пятьдесят лет назад выиграл ты, – я заглянул в бездну серых глаз за стеклами пенсне. – Твоя очередь моделировать сценарий.