Ментальность в зеркале языка. Некоторые базовые мировоззренческие концепты французов и русских

Между тем, cons'equence – результат объективного процесса (в который, как мы уже сказали, может вмешаться человек) и поэтому мыслится как часть внешней по отношению к человеку реальности. Факты, события рассматриваются во французском сознании как носители последствия, они проявляются не постфактум, а уже существуют в нем (событие словно беременно последствиями), та или иная причина влечет (тащит), выносит, вытягивает, выволакивает те или иные последствия, причем прикладывая к этому некоторое усилие. Сочетаемость этого слова позволяет увидеть следующие образы:

1) зародыш;

2) волосы;

3) бомба.

В описанной сочетаемостью образной системе мы видим, что cons'equences появляются будто нехотя, через силу, и человек, оценивая их, ведет себя с этим «предметом» как с предметом статическим: тянет, вытягивает, он его измеряет, взвешивает и затем в общем случае испытывает больший или меньший страх: cons'equence, как правило – это нечто плохое, нечто, ассоциирующееся с расплатой за неправильные действия или неблагоприятное стечение обстоятельств. Последствия бывают и счастливыми, однако на фоне прочей сочетаемости, позволяющей увидеть «тягостность» последствий (человек страдает от них, переносит их, боится), этот контекст смотрится как вполне уникальный.

С cons'equence настойчиво употребляются глаголы движения, однако cons'equence предлагается пассивная роль: сначала что-то «тащит» за собой последствия, затем их переносит человек. Это лишний раз доказывает пассивность последствий и инертность последствий, будто бы не желающих проявляться. В некоторых контекстах, однако, cons'equence оказывается способным самостоятельно совершать действие, однако действие это не энергичное: последствия вытекают, происходят в результате чего-либо. Это движение характеризует cons'equence по-прежнему как неодушевленный предмет, как статическую данность, по отношению к которой, учитывая негативное ее свойство, человек проявляет также и эмоционально-оценочную реакцию: последствия бывают досадными, вызывающими сожаление, а бывают и синонимичными effet, зеркально отражающими особенности cause, необратимыми, неизбежными, невычислимыми, необходимыми и высшими. Уравнивая в таких контекстах cons'equence и effet, говорящий несколько меняет угол зрения на первое понятие, иначе оценивает свою роль в ситуации, превращаясь из агенса в пациенса. Именно эти контексты и позволяют нам говорить о синонимии raison и cons'equence.

Итак, подведем некоторые итоги.

Русское понятие причины, первоначально связанное с глаголом «причинять», семантически сложным и неоднозначно трактуемым этимологами, однако и по сей день отрицательно коннотированным, понимается как основание чего-либо и на образном уровне связывается с осязательными способностями человека. В основном причина ассоциируется с уликой, орудием преступления, оставленным на месте совершения действия. Связь причины со зрением, явно наблюдаемая в сочетаемости, определяется, на наш взгляд, особенностями способа воспроизведения прошлого сознанием человека – актуализацией зрительных образов, ведь причина – всегда факт прошлого. Современное слово причина, по нашему мнению, сохранило легкую отрицательную коннотацию, это видно из не вполне гармоничной сочетаемости его с положительно коннотированными словами. Не очень хорошо сказать: в чем причина его успеха, его победы и пр., если только мы не подвергаем сомнению моральную сторону успеха или победы. Этот небольшой нюанс также существенен.

Во французском языке различаются причины двух типов – cause и raison. Cause – причина объективная, верифицируемая, причина истинная, raison – причина субъективная, часто неверифицируемая, происходящая от мира людей, а не от мира вещей. Cause – высшее, первоначальное, основополагающее и вследствие этого скрытое. Именно скрытость причины и описывает сочетаемость этого слова, не развивая отдельный признак до целостного образа. Raison же опредмечивается сознанием, человек манипулирует этой разновидностью причины, на которую не налагается в силу ее мирского характера никакого табу.

Сравнение русского понятия и французских эквивалентов позволяет установить принципиально иной взгляд французского сознания на причины, разграничивающий объективное и субъективное. Это связано с многовековой историей французской юридической системы, через которую прошли оба слова, с историей права как такового, оставившей глубокие следы в национальном сознании и языке. Русское же понятие причины свидетельствует о «необработанности» его никакими жестко фиксированными социальными сферами употребления (такими как юриспруденция и право), оно в известной степени более «первобытное», связанное с первоосновными, а не надстроечными явлениями человеческого существования. Отчасти русская причина отражает и свойственный русским природный пессимизм.