Моя жена потеряла нашу дочь-младенца и умерла здесь, в Честере, а меня не было рядом. Меня никогда не было рядом, — сокрушенно произнес граф и вновь замолчал.
ГЛАВА XXXV
Жизнь Гийома де Бельвара, рассказанная им самим
— Вы любили свою жену, Гийом? — сочувственно спросил Джованни.
— Да, наверное, — задумчиво ответил де Бельвар, наверное, любил по-своему. Беатрис по прозванию Поющая Роща, моя несчастная жена. Мы вместе росли, она была лишь на два года моложе меня, и я играл в ее верного рыцаря, пока она воображала себя моей дамой сердца. Нас воспитывали при аквитанском дворе королевы Элеоноры, где царили нравы fin'amor,[12]
— словно оправдываясь, пояснил де Бельвар. Я был ей как брат, так же как Кевельоку — как сын, и нам не возбранялось часто видеться, пока мы были еще дети, а потом, когда Кевельок решил нас обручить, мы, опять же, обрадовались тому, что наши судьбы связаны. Но почти сразу после обручения я уехал в качестве питомца Кевельока воевать с королем Генрихом Старым на стороне его сына, короля Генриха Молодого, которого отец опрометчиво короновал, не наделив даже призраком не то чтобы королевской, а хоть какой-нибудь власти. Мне тогда едва исполнилось может лет тринадцать, не больше, и я ничего еще не понимал, мне было просто очень интересно участвовать в заговоре против короля. Наши войска занимали замки и селения, и у меня дух захватывало от таких приключений. Забава кончилась, когда нас заперли в крепости Дол на границе Нормандии и Бретани. Я разделил с другими заговорщиками тяготы изматывающей осады. В конце концов Старый король вынудил нас сдаться. Благородных было человек сто. Король так разгневался, что приказал всех заковать в кандалы, невзирая на титулы, и отправить как пленников в Англию. Когда нас привезли в Барфлср, оказалось, что с нами поедет и двор плененной к тому времени королевы Элеоноры, державшей в нашем заговоре сторону своих сыновей против мужа. Мы мельком увиделись с моей нареченной. Бедняжка Беатрис так переживала, плакала все время. Подумать только, как все для нее обернулось! И отец, и жених могут быть казнены как заговорщики, а ее будущая доля — безрадостное сиротство и вдовство еще до замужества. Нам обоим представлялось, что впереди нас ожидают лишь горести и лишения. Смешно, только я и при таких обстоятельствах продолжал воображать себя героем, нисколько не страшился смерти с безрассудством, какое возможно, пожалуй, лишь в ранней юности. Я изо всех сил старался держаться в соответствии со своими представлениями о чести. По большому счету, мне и дела не было до всех страданий моей бедной невесты, я думал только о том, как же это все возвышенно и трагично, прямо как в жестах. Никто, казалось, не рассчитывал на милость старого короля, но постепенно он остыл. Не знаю уж, какие клятвы он стребовал со вчерашних заговорщиков, меня ни во что не посвящали, вообще не принимали всерьез. Я должен был последовать судьбе своего воспитателя Кевельока — помилование фа-фа Честерского означало помилование и для меня.Что дальше? Сначала Старому королю сдался его второй сын Ричард; потом и старший, Генрих, коронованный король без власти, вместе с Жоффруа Бретонским сложили оружие. Старый король всех простил, или скорее сделал вид, что простил. Мы с Кевельоком и Беатрис вернулись в Честер, меня к тому времени уже посвятили в рыцари, сам Генрих II снизошел, в знак возвращения Кевельоку своей милости, и нас с Беатрис поженили. Только вряд ли моя молодая жена успела почувствовать перемену в своем положении, я оставил ее чуть ли не на следующий день после свадьбы, ради так называемых рыцарских подвигов. Меня совсем не прельщала спокойная жизнь в кругу семьи, я находил такое существование пресным, скучным, хуже того, недостойным настоящего мужчины. Если бы я мог узнать от кого-нибудь, что именно подразумевается в нашем мире под жизнью рыцаря и настоящего мужчины, может быть, я одумался бы вовремя. Но тогда я спешил с отъездом и уехал без сожаления, на континент. Там я поступил на службу к Генриху, Молодому королю, болтающемуся из Нормандии во Францию, из Франции в Аквитанию, из Аквитании еще куда-нибудь; его восстание не принесло ему никаких выгод, и он так и оставался королем без королевства, всецело зависимым от подачек отца.