Мера Любви

Из-за этого у меня оставалось много времени для праздности, что также отнюдь не было полезно моей душе, слишком неокрепшей, чтобы уметь постоянно занять себя чем-либо полезным. Мне запрещали отвечать в классе, если только не найдется больше никого из учеников, кто мог бы верно сказать урок. Мои наставники старались как могли заставить меня скрывать быстроту своего ума, стоило кому-нибудь из братии приметить, будто я проявляю высокомерие, то есть забываюсь и начинаю воображать себя умнее прочих, как меня тут же наказывали. Или же я попадался на том, что пишу задания за своих товарищей, или, того чаще, подсказываю на уроке. Благодаря таким дружеским услугам — в моих глазах, и возмутительному поведению, свидетельствующему о моей нераскаянности — в глазах монахов, я, по крайней мере, смог избежать ненависти других детей. Иначе, пожалуй, братия так усердно настраивала их всех против меня, что мне бы пришлось пережить куда больше худого, нежели неприятности ординарных наказаний. Со мною пару раз говорил сам настоятель, дом Николаус, стращая меня гордыней как матерью всех пороков, и поскольку, по его мнению, я не спешил исправляться, то есть не делался глупее, меня, без сомнения, ожидали адские мучения.

— Вот ведь какие мерзкие людишки эти монахи! — воскликнул де Бельвар, — порадуешься тут, что мне не доводилось попадаться им в лапы.

— Это еще не все мои прегрешения, — продолжал Джованни, словно он не заметил возмущения друга. — Меньшим недостатком, чем предыдущий, но все же весьма порицаемым свойством моего характера считалась моя брезгливость. Я всячески избегал любого общения и контакта с нищими и заразными больными. Сильный запах и вид открытых язв вызывали во мне столько же отвращения, сколько и жалости, и ежели мне приходилось помогать елемозинарию в раздаче подаяний, я не мог пересилить себя и не то что дотронуться до какого-нибудь грязного человека, но даже просто подать ему милостыню из рук в руки. Приметив этот мой порок, монахи постарались исправить его, как обычно, по принципу contraria contrariis, то есть столкновения противоположностей, и часто стали давать мне поручения, касающиеся заботы о нуждающихся. Следует признаться, они и тут потерпели поражение, — я проявил поистине удивительное упрямство, я даже заболел, лишь бы меня избавили от необходимости близко подходить к нищим. Таким образом, при выпуске из монастырской школы меня характеризовали родным как гордеца, мнящего о себе невесть что, и по причине все той же непомерной гордыни напрочь лишенного милосердия.

Бедный Жан, — произнес де Бельвар, — издевались над вами не как над ребенком, а хуже чем над взрослым. Я тоже, между прочим, терпеть не могу дотрагиваться до грязи, мне противно даже тогда, когда лишь упоминают в моем присутствии о каких-нибудь подвигах святых, вроде того, что кто-то вымыл прокаженных и потом из великого смирения выпил эту воду. Ей Богу, кого угодно стошнит.

— Оставим подобные подвиги тем, кому они по нраву, — заключил Джованни.

Итак, отношения де Бельвара и Джованни изменились после исповеди графа — они стали еще более тесными. Оба друга поверяли один другому все, что могли бы сказать, пожалуй, только сами себе. Оттого они сделались неразлучны, ибо им обоим равно не приносило радости ни одно начинание, ежели оно не было совместным.

Из-за вышеизложенного положения вещей каноники Святой Марии Силфорской решили, что долго ли, коротко, но они сойдут с ума от жестоких испытаний, выпавших на их долю. Покуда граф жил в Силфоре, они слово боялись сказать, даже ходили крадучись, склонив головы. Не в силах терпеть такое унижение, они всем капитулом решили изловить Джованни при совершении им предосудительного дела, а именно застать графа с епископом во время их греховных утех. Такое изобличение позволило бы силфорским каноникам при надобности запугивать Джованни разглашением его постыдных тайн, и всегда можно было бы присмирить псевдоправедного епископа напоминанием о том, что и он не без греха. Итак, ради исполнения этого плана, сулящего им сплошные выгоды, каноники принялись следить за де Бельваром и Джованни. Во-первых, их стала необычайно занимать чистота в епископском доме, поэтому они, то один то другой, старались как можно тщательнее прибрать любой, пусть самый дальний и вовсе не используемый угол. Во-вторых, они постоянно находили целый ворох совершенно неразрешимых без совета епископа вопросов, касающихся самых разных сторон церковной, и не только, жизни членов силфорского капитула. Поначалу каноники старались, чтобы их слежка не бросалась в глаза: разве может вызвать подозрения человек, ненароком прошедший мимо комнаты и, возможно, по рассеянности, заглянувший внутрь или прибежавший по срочному делу, не терпящему отлагательств?