Мера Любви

Каноники ужасно надоели Джованни и де Бельвару, и они решили проводить как можно больше времени вне епископского дома, благо стояло лето и погода благоприятствовала лесным прогулкам. Друзья оставались в Силфоре лишь в дождливые дни, но и тогда каноники не давали им покоя. Кончилось тем, что однажды один из каноников влез на дерево прямо напротив окна комнаты Джованни.

Что здесь происходит? — сурово обратился к канонику граф, выглянув в окно и увидев, что второй каноник держит внизу лестницу, сам не свой от испуга, того и гляди, бросит своего товарища и даст стрекоча.

— Яблоки, — пробормотал каноник, стоявший на лестнице, едва не свалившись вниз и так крепко вцепившись в дерево, словно его старались оторвать от него силой. — Яблоки, — повторил он, все остальные слова застряли у него в горле.

— Какие яблоки в начале августа? — еще более строго спросил граф.

Незадачливый соглядатай не нашелся, что ответить на столь очевидный вопрос, и предпочел скатиться как можно быстрее с лестницы и унести ноги по добру по здорову.

— И не надоедает им досаждать, — вздохнул Джованни.

Следующий случай показал, насколько далеко могли зайти каноники в своем стремлении. Однажды, погожим днем конца лета Джованни с де Бельваром устроились ради занятий и разговора на лесной поляне, которую облюбовали для себя еще в июле. Вдруг в кустах неподалеку послышался шум. Сначала вскочил граф, а за ним и Джованни, им обоим показалось, что они заметили в лесу человека.

— Держи его! — крикнул де Бельвар своим людям, сторожившим лошадей на другой стороне обширной поляны.

— Ату, ату его! — закричали в ответ оруженосцы, и скоро к графу и Джованни притащили взъерошенного и пришибленного сына архидьякона Фольмара.

— Что ты тут делаешь, подлец? — подошел к парню де Бельвар.

— Меня отец по ягоды послал, — заикаясь ответил тот.

— По какие ягоды? Парень ничего не сказал.

— Вот, это его, в кустах нашел, — один из графских людей принес пустую корзину и надел ее на голову фольмаровскому отпрыску.

— Я смотрю, ты ничего не насобирал, — сказал де Бельвар. — Может, тебе лучше рыбу попробовать ловить?

Оруженосцы графа прекрасно поняли намек. Не ожидая, пока им повторят дважды, они подхватили парня под руки и поволокли к реке. Тут пришло время и их жертве сообразить, что к чему.

Пустите, пустите, я плавать не умею! — завопил он со всей мочи. Значит, не рыбы пойдут тебе на обед, а ты рыбам, — жестко заключил граф.

— Нет, нет! — завизжал парень, повиснув на руках хохочущих оруженосцев.

— Ладно, отггустите его, — приказал де Бельвар. — А ты, бестолочь, смотри, в другой раз не попадайся, я с тобой больше возиться не стану, — обратился он к сыну архидьякона, брошенному на землю ему под ноги.

Тот закивал и замотал головой, вернее корзиной, которую он не осмеливался снять. Графские оруженосцы прогнали его пинками прочь.

ГЛАВА XXXVII О том, почему де Бельвар уехал в Честер

Такая бессовестная слежка не просто была способна нарушить душевное равновесие и вызвать досаду; соглядатайство оскорбляло, ибо подглядывание и подслушивание полно грязных намеков.

Де Бельвар сперва только возмутился наглости каноников: как эти подлые людишки посмели подозревать его и Джованни в чем-либо непристойном, ведь их дружеские отношения с самого начала строились на основании, лишенном иных побуждений, кроме возвышенного интеллектуального интереса. Но следствием этого возмущения де Бельвара стало припоминание всех обстоятельств его встреч с Джованни. Услужливая память представила графу множество мелочей, жестов, даже взглядов, на которые он никогда раньше не обращал особого внимания; не обратил бы и впредь, если бы не каноники. Оказалось, стоило кому-нибудь застать де Бельвара с Джованни за беседой, они разнимали руки, даже отодвигались друг от друга и садились прямее, словно действительно их близость была чем-то предосудительным и они пытались ее скрывать. А только де Бельвар задумался над этим, как вспомнил и что Джованни частенько сидел, прижавшись к его плечу, и что он сам, растянувшись на траве, любил положить голову другу на колени, и наконец, что ему довелось пару раз на руках переносить Джованни через ручьи.

Граф смутился. Он-то воображал, будто ему вполне довольно духовного общения и привязанность его к Джованни не распространяется на область телесных желаний. За время их дружбы де Бельвар успел убедить себя в незначительности первого своего влечения, проснувшегося у него более полугода назад по дороге в Геддингтон. Еще тогда граф принял твердое решение: они с Джованни будут именно друзьями и только друзьями. Он полагал это проявление доброй воли более чем достаточным, но само его поведение свидетельствовало против него, ведь невозможно было бы спорить, что любое прикосновение к Джованни приятно ему и, следовательно, физическое желание никуда не делось, а де Бельвар все это время просто обманывал себя.