Мера Любви

Совсем стемнело, стража на силфорских воротах зажигала факелы, когда вдруг откуда ни возьмись в город влетел на полном скаку тяжело вооруженный отряд. Рыцари пронеслись по улочкам Силфора, словно призраки, выскочили на соборную площадь, где тем временем собралась толпа обывателей, прослышавших о чем-то. «Вроде бунт какой-то. Да не, заговор. Какой заговор? Переворот!», — судачили они промеж собой, но никто ничего не понимал толком. При появлении рыцарей люди бросились врассыпную, испуганно крича: «Всадники! Всадники!» Рыцари соскочили с коней прямо у крыльца епископского дома, первый же попавшийся под тяжелую руку горожанин полетел с лестницы вниз. В мгновение ока входная дверь оказалась сорванной с петель. Гийом де Бельвар граф Честерский был в таком страхе и ярости, что это утроило его силы. В нижней зале сразу началась паника. Заговорщики никак не ожидали такого поворота событий, появление графа казалось им совершенной мистикой.

— Как? Откуда?! — забормотал архидьякон Фольмар, заползая под стол.

Словно в ответ на недоумение архидьякона Тибо Полосатый крикнул де Бельвару:

— Он на верху!

Граф раздавал удары мечом направо и налево, чаще плашмя, но порой и рубил, какой-то несчастный, некстати оказавшийся у него на пути, лишился руки и с диким воем принялся кататься по полу, зажимая рану. Люди графа тоже не церемонились, на заговорщиков обрушилась вся мощь рыцарского гнева, призванного покарать дерзость подлой черни: тяжелые мечи раскраивали головы, кулаки в железных перчатках выбивали глаза и зубы, ломали кости. Де Бельвар был одержим одной мыслью — как можно скорее увидеть Джованни. Он запретил себе думать, что Джованни, возможно, уже мертв, он надеялся. И он был разгневан, страшно разгневан а оттого оставался совершенно недоступен милосердию по отношению к этим людям, низким простолюдинам, осмелившимся причинить зло его любимому. Грабившие комнату Джованни наверху заговорщики сами попрыгали вниз, пара из них переломали ноги, а один свернул себе шею.

Во втором этаже не осталось зажженным ни единого факела, ни единой свечи — непроглядный мрак. Граф крикнул: «Свет! Дайте свет!» Один из его рыцарей поднялся следом, прихватив факел. Странно перегороженный, на манер монастыря — комнаты вряд справа и комнаты вряд слева, разделенные узким коридором, — второй этаж епископского дома казался безлюдным. Де Бельвар первым делом бросился в комнатушку, которую до сих пор занимал Джованни. Огонь осветил ужасный беспорядок: все было перевернуто вверх дном, Джованни в комнате не оказалось. Граф побежал по коридору, распахивая ветхие двери, сотрясая все перегородки, того и гляди готовые развалиться, стоило только подналечь, рыцарь с факелом торопился за ним, дощатый пол стонал под тяжелыми шагами людей в полном вооружении. Наконец в последней комнате справа нашелся Джованни. По тому, как он лежал, не так как труп, ибо де Бельвар повидал за свою жизнь немало трупов, граф сразу понял, что Джованни жив, — возможно, ранен, но жив. Де Бельвар подошел к нему, опустился на колени, снял шлем и боевые рукавицы, осторожно приподнял, повернув лицом к себе. Веки Джованни дрогнули. Граф развязал ему рот, вытащил кляп, Джованни закашлялся. Рыцарь с факелом подошел слишком близко, Джованни сначала приоткрыл мутные глаза, его взгляд сделался даже как будто более осмысленным, но потом он зажмурился, отвернулся от яркого света.

— Отойди! — приказал де Бельвар факельщику.

Граф перерезал на Джованни веревки, одну за другой, стараясь не причинять ему лишней боли.

Все кончилось, теперь все хорошо, я здесь, вам больше ничего не угрожает, — успокаивал он едва осознававшего, что с ним происходит, Джованни. Потом граф взял его на руки, как можно удобнее устроив его голову у себя на плече, и понес вниз.

Когда де Бельвар вышел на лестницу, побоище в зале уже закончилось. Ему закричали:

— Осторожнее, мессир, там нескольких ступеней нет!

Де Бельвар начал спускаться потихоньку, лестница шаталась и скрипела под его весом. Рыцарь с факелом остался наверху, подождать, пока граф спустится: двух тяжеловооруженных этой разбитой конструкции было не выдержать.

Едва де Бельвар благополучно сошел на первый этаж, к нему подошли Тибо Полосатый и Филипп де Бовэ, — первый с уверениями, что сделал все, что мог, второй каясь в своей нерадивости. Граф не обратил внимания ни на одного, ни на другого, он прошел мимо трупов и искалеченных заговорщиков, равнодушно ступая по лужам крови. Джованни, тихо лежавший у него на руках, чуть шевельнулся, и де Бельвар с тревогой посмотрел в его окровавленное лицо. Не похоже, чтобы он был ранен. Побит, только побит, не более того. «Бедный мой», — граф осторожно прижал Джованни к себе. Выйдя на улицу, де Бельвар сразу приказал ехать.

— А с этими ошметками что делать? Там живые есть, — спросил его один из рыцарей.

— Потом, — отмахнулся граф, передал Джованни на руки оруженосцу, надел свои рукавицы, вскочил на коня и тут же забрал Джованни обратно, пристроив его на седле перед собой.