Мера всех вещей

– Я брат Эвтидема? – быстро подхватил Дионисиодор.

– Подожди, любезный, – сказал я, – пока Эвтидем не научит меня, каким образом я знаю, что люди добрые бывают несправедливы, и не позавидуй моей науке.

– Бежишь, Сократ, – сказал Дионисиодор, – отвечать не хочешь.

– Естественно, потому что я слабее вас и по одиночке – как же не бежать от двоих-то? Мне далеко до Геракла, но и он не мог сражаться в то же время и против гидры, этой софистки, у которой, по причине ее мудрости, вместо одной отсеченной словесной головы рождались многие, и против рака, другого софиста, по-видимому, только что вышедшего из моря. Когда этот последний досаждал ему своими словами и кусал его слева, Геракл позвал на помощь племянника своего, Иолея, который действительно помог ему169. Если бы и ко мне пришел сюда Иолей, мой Патрокл170; то поступил бы еще не так.

– Полно тебе петь-то, – сказал Дионисиодор, – отвечай-ка: Иолей более ли был племянником Геракла, чем твоим?

– Ты, Дионисиодор, насильно заставляешь меня отвечать тебе потому, что непрестанно спрашиваешь, сколько могу замечать, от зависти, чтобы помешать Эвтидему преподать мне ту мудрую вещь.

– Отвечай же, – сказал он.

– Отвечаю, что Иолей был племянником Геракла, а моим, как мне кажется, отнюдь не был, потому что отец его не Патрокл, брат мой, а Ификл, брат Геракла, сходный с ним по имени171.

– Но Патрокл, – сказал он, – твой ли?

– Конечно, мы с ним от одной матери, хотя и не от одного отца.

– Следовательно, он и брат тебе, и не брат?

– Ты слышал, друг мой, что мы только не от одного отца: его отец был Хередем, а мой Софрониск.

– Итак, отец был Софрониск и Хередем? – спросил он.

– Да, – отвечал я, – один мой, другой его.

– Но Хередем не был ли другой в рассуждении отца?

– Да, в рассуждении моего отца, – сказал я.

– Однако ж, быв другим в рассуждении отца, он был отец? Впрочем, может быть, ты сам то же, что камень?172

– Боюсь, – сказал я, – как бы у тебя в самом деле не сделаться камнем, что, однако ж, мне не нравится.

– А разве ты другой в рассуждении камня?

– Конечно другой.

– Но если ты другой в рассуждении камня, то ты не камень? И если другой в рассуждении золота, то ты не золото?

– Правда.

– А потому, если Хередем другой в рассуждении отца, то он не отец.

– Должно быть, не отец, – отвечал я.

– Когда же Хередем – отец, – перехватил Эвтидем, – так Софрониск, как другой в рассуждении отца, уже не отец, и потому у тебя, Сократ, нет отца173.

Тут вмешался в разговор Ктизипп и сказал:

– Но разве не одинаковое заключение и о вашем отце? Не правда ли, что он другой в рассуждении моего отца?

– Далеко до этого174, – отвечал Эвтидем.

– Как?! По вашему мнению, он тот же?

– Конечно тот же, – сказал он.

– Ну, мне не хотелось бы. Однако ж, Эвтидем, мой отец есть ли только мой, или и других людей?

– И других, – отвечал он. – Да разве ты думаешь, что один и тот же отец не есть отец?

– Я действительно так думал, – сказал Ктизипп.

– Что? По-твоему, золото не есть золото? Человек не есть человек? – спросил Эвтидем.

– Не то, Эвтидем, – сказал Ктизипп, – ты, по пословице, не вяжешь нитки с ниткой175 ты говоришь что-то странное, будто твой отец есть отец и других.

– Однако ж так.

– Но только ли других людей, – спросил Ктизипп, – или также и лошадей, и всех прочих животных?

– Всех, – отвечал он.

– И мать равным образом есть мать всех?

– Да, и мать.

– Поэтому твоя мать есть вместе мать морских змей?

– И твоя также, – сказал он.

– Следовательно, ты брат пескарей, щенят и поросят?

– И ты также, – отвечал он.

– А сверх того, твой отец собака?

– И твой также.

– Ты сам тотчас согласишься в этом, Ктизипп, – подхватил Дионисиодор, – только отвечай мне. Скажи-ка, есть ли у тебя собака?

– И очень злая, – отвечал Ктизипп.

– А есть ли у нее щенята?

– Да, тоже злые.

– И их отец, конечно, собака же?

– Я даже видел, как он занимался с самкой.

– Что ж, ведь эта собака твоя?

– Конечно.

– Значит, этот отец – твой; следовательно, твой отец собака и ты брат щенят.

Потом Дионисиодор, чтобы не дать Ктизиппу времени говорить, вдруг перехватил речь и сказал:

– Отвечай-ка еще немного: ты бьешь эту собаку?

Ктизипп засмеялся и отвечал:

– Жаль, право, что не могу побить тебя.

– Так бьешь ли ты своего отца?

– Гораздо справедливее было бы поколотить вашего за то, что он произвел на свет таких мудрых детей. Не правда ли, Эвтидем, – продолжал Ктизипп, – что ваш отец, который вместе и отец щенят, получил много доброго от вашей мудрости?

– Но ведь ни ему, ни тебе, Ктизипп, нет надобности во многом добре.

– Как? И ты также, Эвтидем, не имеешь в нем нужды? – спросил Ктизипп.

– Да, и никто из людей. Скажи мне, Ктизипп, добро ли, по твоему мнению, больному принимать лекарство, когда он имеет в нем нужду, или не добро? Равным образом, когда человек идет на войну, лучше ли ему вооружиться или быть невооруженным?

– Я говорю утвердительно, хотя наперед знаю, что ты выведешь отсюда какое-нибудь удивительное заключение.