Мера всех вещей

Наконец вот я увидел и Тантала224, Продика хиосского. Он живет там же, в каком-то чулане, который Иппонику служил кладовой, а теперь, по множеству приезжих, очищен Каллиасом и отдан для жительства иностранцам. Продик был еще в постели, окутанный, как мне казалось, многими мехами и одеялами225. Подле него, на ближних диванах, возлежали Павзаний керамисский226, а с Павзанием – молодой человек, еще мальчик, имевший, по моему замечанию, отличные способности и весьма приятную наружность. Его называли, как мне послышалось, Агатоном227, и не удивительно, если Павзаний любит его. Итак, здесь находились этот мальчик, оба Адиманты228, дети Кипида и Левколофида, и еще несколько человек. Но о чем они говорили, из другой комнаты нельзя было слышать, хотя я сильно желал послушать Продика, потому что он кажется мне человеком мудрейшим и божественным. Басистый голос его производил такой гул в его чулане, что невозможно было разобрать ни одного слова.

Лишь только мы вошли, вдруг вслед за нами явились прекрасный Алкивиад (каким ты называешь его, и в чем я согласен с тобой) и Критиас, сын Каллесхра229. Вошедши, мы немного постояли, на все насмотрелись, потом подошли к Протагору, и я сказал ему:

– Протагор, мы с Иппократом пришли к тебе.

– Угодно ли вам говорить со мной наедине, – спросил он, – или при всех?

– Для нас все равно, – отвечал я, – узнавши, зачем мы пришли, ты сам решишь этот вопрос.

– Зачем же вы пожаловали?

– Представляю тебе Иппократа, здешнего уроженца, сына Аполлодорова, отпрыска знатного и богатого дома. По душевным дарованиям не уступая своим сверстникам, он, кажется, желает приобрести известность в городе, а для успешнейшего достижения этой цели ему, как он думает, нужны твои наставления. Итак, теперь смотри сам, надобно ли об этом говорить с нами наедине или при других?

– Ты справедливо заботишься обо мне, Сократ, – сказал он. – Тот иностранец в самом деле должен быть осторожен, который, посещая большие города, убеждает знатных юношей, оставив уроки других, родных и чужих, старших и младших, обращаться к его наставлениям, чтобы через то сделаться лучшими, потому что отсюда может проистекать сильная зависть, ненависть и коварство. Между тем софистическое искусство я почитаю древним230 только в древности люди, занимавшиеся им, боясь ненависти, старались прикрывать его и давали ему форму то поэзии, как Омир, Исиод и Симонид, то таинств и священных песнопений231, как Орфей и Музей; некоторые же, знаю, преподавали его даже под видом гимнастики, как Иккос тарентский232 и никому в наше время не уступающий софист, Иродик силиврийский233, уроженец мегарский; а ваш Агафокл234, на самом деле великий софист, также Питоклид хиосский235 и многие другие, прикрывали его музыкой. Все эти люди, говорю, боясь зависти, только прятались под искусствами; но я не согласен с ними на такое средство. Они, мне кажется, не достигали того, к чему стремились, – не могли утаиться от людей, имеющих в городе власть, хотя для них-то, собственно, и прибегали к скрытности; а чернь-то, просто сказать, ничего не понимает, и только превозносит, что объявляют ей правители. Безрассудно предприятие человека бежать, когда он, не имея сил уйти, только обнаружился бы и еще более раздражил бы против себя людей, потому что тогда сильно обвинили бы его за самое намерение и сочли бы лукавым в отношении ко всему другому. Я иду путем совершенно противоположным: я признаю себя софистом – учителем людей, и эта осторожность, по моему мнению, превосходнее той. Лучше признаться, чем запираться. Впрочем, я принимал и другие меры осторожности236, и вот, выдавая себя за софиста, слава Богу, не потерпел ничего худого, хотя уже много-таки лет преподаю свое искусство и вообще давно живу на свете. Из всех вас нет ни одного, кому бы я, по своим летам, не годился в отцы. Поэтому мне будет весьма приятно, Сократ и Иппократ, если об этом вы согласитесь беседовать со мной в присутствии всех моих посетителей.

Заметив, что Протагору хочется похвастаться и повеличаться пред Продиком и Иппиасом нашей любовью к его учению, я сказал:

– А что, не пригласить ли нам Продика, Иппиаса и собеседников их в число своих слушателей?

– Очень хорошо, – отвечал Протагор.

– А нам не позволите ли устроить места, – сказал Каллиас, – чтобы вы беседовали сидя?

Это также показалось нужным. И мы, обрадовавшись, что будем слушать мудрецов, сами237 схватили скамьи и диваны238 и расставили их подле Иппиаса, где несколько скамей было и прежде. Между тем Каллиас и Алкивиад подняли с постели Продика и привели его к нам вместе с собеседниками.

Когда все мы заняли места, Протагор сказал:

– Сократ, объяви-ка теперь и в присутствии этих людей, что ты недавно говорил мне касательно молодого человека.