Мера всех вещей

– Пусть так, – сказал я, – теперь оба мы пойдем к Протагору, будучи готовы предложить ему за наставление тебя плату, лишь бы только достало наших денег и мы могли бы ими убедить его; в случае же недостатка прибавим еще деньги друзей своих. Но что, если кто-нибудь, заметив в нас столь сильную заботливость в этом отношении, спросит: скажите мне, Сократ и Иппократ, какому человеку в лице Протагора собираетесь вы платить деньги? Что будем отвечать? Каким еще именем, по слухам, называют Протагора? Фидиас называется ваятелем, Омир – поэтом, а Протагор чем?

– Протагора-то, видишь, называют софистом, Сократ, – отвечал он.

– Следовательно, мы идем платить деньги Протагору как софисту?

– Конечно.

– А если кто-нибудь спросит тебя далее: отправляясь к Протагору, каким же человеком надеешься ты сделаться сам?

Иппократ покраснел (это можно было заметить, потому что уже начинало рассветать) и сказал:

– Если мой ответ должен быть сообразен с предыдущими, то я, конечно, буду отвечать, что хочу быть софистом.

– Но, ради богов, Иппократ, не стыдно ли тебе явиться между греками софистом?

– Божусь Зевсом, Сократ, стыдно, если уж надобно говорить, что думаю.

– Впрочем, может быть, на науку, которой намереваешься учиться у Протагора, ты смотришь так же, как смотрел на науки грамматика, цитриста и гимнастика202, которым ты учился не для науки, чтобы то есть самому быть общественным наставником203, а для того, чтобы получить воспитание, приличное частному и свободному человеку?

– В самом деле, Сократ, я не иначе смотрю на науку Протагора.

– Но понимаешь ли ты, что хочешь делать, – спросил я его, – или не понимаешь?

– А что?

– Ты намереваешься вверить попечение о душе своей, как говоришь, софисту; а удивительно, если знаешь, что такое софист. Когда же не знаешь, то, вверяя ему свою душу, равным образом не можешь знать, доброму или худому человеку204 вверяешь ее.

– Это-то, кажется, я знаю, – сказал он.

– Отвечай же: что такое, по твоему мнению, софист?

– Софист, как самое имя показывает205, есть знаток мудрых вещей.

– Но то же можно сказать и о живописцах, и об архитекторах, – возразил я, – потому что и они знатоки мудрых вещей. Так, если кто-нибудь спросит нас: какие именно мудрые вещи известны живописцам? Мы, вероятно, скажем: те, которые относятся к рисованью картин. Так будем отвечать и на другие подобные вопросы. Но когда спросят: какие мудрые вещи знает софист? Что сказать? Чего знаток он?

– Чего более, Сократ, как не искусства убедительно говорить?

– Да, может быть, мы сказали бы и справедливо, только недостаточно, – продолжал я, – потому что из этого ответа вытекает новый вопрос: о чем именно софист учит убедительно говорить? Вот, например, цитрист учит убедительно говорить о том, что он знает, то есть об игре на цитре, не правда ли, Иппократ?

– Правда.

– Ну, а софист-то о чем учит убедительно говорить? Конечно, о том, что он знает?

– Вероятно, так.

– Скажи же теперь, в чем состоит то знание, которое и сам он имеет, и ученику передает?

– Право, не знаю, что сказать тебе на это, – отвечал он.

– Как? – спросил я потом. – Но разве не видишь, какой опасности подвергаешь свою душу? Если бы ты должен был вверить кому-нибудь свое тело и недоумевал, хорошо ли это будет или худо, то долго думал бы, вверять его или нет; ты призвал бы на совет друзей и родных и проводил бы целые дни в размышлении. А душу-то ставишь ты выше тела, в ней все твое – и счастье и несчастье, – смотря по тому, хороша она будет или худа: и вот, не посоветовался ты ни с отцом, ни с братом, ни с одним из нас, друзей твоих, вверять ли ее или нет приехавшему иностранцу? Но, узнав о его прибытии, как говоришь, вчера вечером и пришедши ко мне сегодня до света, ни одним словом не попросил моего совета: должно ли ввериться ему или нет? А вознамерился истощить деньги и у себя, и у друзей своих, как будто уже решено, что надобно слушать Протагора, которого ты, по собственным твоим словам, нисколько не знаешь, с которым никогда не говаривал и которого называешь софистом, не понимая, что такое софист, коему хочешь ввериться.

Выслушав это, Иппократ сказал:

– Судя по твоим словам, Сократ, это правда.

– Но как тебе кажется, – продолжал я, – софистов нельзя ли назвать разносчиками или рыночными торговцами206, которые торгуют на площади съестными припасами для души? Ведь софист мне кажется чем-то похожим на это.

– Но чем питается душа207, Сократ?