Мера всех вещей

Сокр. Теперь понимаю. О таких-то именно людях и сам я хотел говорить. Это те, Критон, которые, по словам Продика, стоят на средине между философом и политиком и почитают себя мудрее всех, чтоб быть и казаться мудрецами особенно в глазах народа; так что, по их мнению, никто, кроме философов, не мешает им пользоваться всеобщими похвалами. Они думают, что если б последних выставить как людей, ничего не стоящих, то победа и венец мудрости уже без всякого сомнения принадлежали бы им. Пусть они и в самом деле мудры, но, захваченные в частных рассуждениях, верно будут ощипаны (κολούεσθαι) Эвтидемами. Впрочем, эти люди и справедливо называются мудрецами: они заимствуют нечто от философии, нечто от политики, и как то, так и другое – не без основания; а заимствуя, сколько нужно, из обеих областей, наслаждаются плодами мудрости без труда и опасности.

Крит. Но ведь они говорят же что-нибудь, Сократ?

Сокр. Ничего не говорят.

Крит. Однако ж речь их имеет какую-то нарядность.

Сокр. Правда, Критон; в ней более нарядности, чем истины. Этих людей трудно убедить, что и человек, и все прочее, находясь в средине между злом и добром и заимствуя нечто от того и другого, бывает лучше первого и хуже последнего. Но если заимствованное взято из двух благ, заключающихся не в одной вещи, то оно должно быть хуже обоих, поколику каждое из начал, давших ему бытие, есть уже добро. А что составлено из двух зол, относящихся к различным вещам, и находится в средине между ними, то – и только то одно – лучше всякого из целых, коих части вошли в состав его. Итак, предположим, что философия и политика – та и другая в своем роде – добро: в таком случае сочинители речей, заимствуя нечто из первой и последней и занимая средину между ними, ничего не говорят, потому что хуже обеих. Но если одна из них – добро, а другая – зло, то они в том отношении будут хуже, а в этом лучше. Словам их тогда бы только можно было приписать некоторую истинность, когда бы оба упомянутые искусства были зло. Но я не думаю, что сочинители речей признают или оба злом, или одно злом, а другое добром. Поэтому, заимствуя нечто из обоих, они действительно ниже каждого порознь. Политика и философия ценны сами по себе, а они – третье звено в отношении к истине – стараются казаться первыми. Впрочем, видно уж простить им это удовольствие; не будем досадовать на них, но постараемся почитать их тем, что они есть. Мы должны быть довольны всяким, кто говорит хоть что-нибудь, носящее характер ума, и усердно трудится над прояснением истины.

Крит. Однако ж, Сократ, я все еще в недоумении касательно своих сыновей и, как всегда, говорил тебе: не знаю, что с ними делать. Младший, конечно, еще мал; но Критовул уже на возрасте и имеет нужду в чьем-нибудь руководстве190. Всякий раз, разговаривая с тобой, я убеждаюсь, что безумно заботиться о многих вещах касательно детей, например, о своей женитьбе, чтобы родить их от благородной матери, о деньгах, чтобы оставить им богатство, а не радеть об их воспитании. Но когда смотрю на тех, которые берутся учить людей, то ужасаюсь: мои наблюдения доказывают мне, что всякий из них весьма далек от своего дела. Поэтому, если сказать тебе правду, я не знаю, советовать ли сыну заниматься философией.

Сокр. Ты не знаешь, любезный Критон, что по всякой науке есть много людей пустых, которые ничего не стоят, и несколько дельных, которые дороже всего. Неужели ни гимнастика, ни экономия, ни риторика, ни стратегия не кажутся тебе науками прекрасными?

Крит. По-моему, они весьма хороши.

Сокр. Что ж? Не видишь ли, что каждая из этих наук питает много людей смешных и неспособных ни к какому делу?

Крит. Да, клянусь Зевсом, ты говоришь правду.

Сокр. Но неужели по этой причине и сам ты будешь бегать от всех наук и детей своих не образуешь ими?

Крит. Это было бы несправедливо, Сократ.

Сокр. Итак, не делай, Критон, чего не должно. Хороши люди или худы – пусть себе занимаются философией. Ты только основательнее исследуй самое дело; и если оно покажется тебе худым, устраняй от него не только детей, но и всякого человека, а когда, напротив, найдешь его таким, каким оно кажется мне, то иди за ним смело, трудись – иди сам и, как говорится, веди за собой детей.

ПРИМЕЧАНИЯ

Протагор

Лица разговаривающие: Сократ, друг Сократа, Иппократ, Протагор, Алкивиад, Каллиас, Критиас, Продик, Иппиас

Др. Откуда взялся ты, Сократ? Но что и спрашивать? Верно, с ловли Алкивиадовой красоты? Я недавно видел его, и, признаюсь, он показался мне очень красивым мужчиной, да, Сократ, мужчиной, который, между нами будь сказано, уже обрастает и бородой.

Сокр. Так что ж из этого? Разве ты не одобряешь Омира191, по словам которого, нам особенно нравится тот возраст, когда у юноши начинает пробиваться пушок на бороде, как теперь у Алкивиада?