Мера всех вещей

Это понравилось присутствующим; все одобрили мнение Иппиаса, и Каллиас сказал, что он не отпустит меня, что надобно избрать распорядителя. Но я отвечал: стыдно избирать судью речей, потому что если избранный будет хуже нас, то покажется несправедливым худшему судить лучших; а когда он будет равен нам, то и в этом немного правды, потому что равный нам и выполнит равное, стало быть избрание его будет делом лишним. Но вы изберете лучшего, чем мы? Избрать кого-нибудь мудрее Протагора, думаю, вам поистине невозможно. Если же в самом деле не изберете лучшего, а только укажете, то пристыдите Протагора, поставив над ним, как будто над пустым человеком, какого-нибудь судью. Что же касается до меня, то мне все равно. Чтобы наша беседа и разговоры, которых вы желаете, могли состояться, я готов поступить так: если Протагор не хочет давать ответов, то пусть вопрошает, а я буду отвечать и вместе постараюсь показать ему, каким образом, по моему мнению, отвечающий должен выполнять свое дело. Мои ответы будут продолжаться дотоле, пока он не перестанет предлагать вопросы, а потом пусть обещается передать мне право вопрошателя, и если окажется неготовым отвечать, то и я, и вы будем сообща просить его, как теперь просите меня, чтобы он не разрушал нашей беседы. Для этого не нужно никакого распорядителя; все вы будете распоряжаться.

Присутствующие согласились со мной, и Протагор, хотя ему и очень не хотелось, принужден был принять на себя должность вопрошателя с тем, чтобы после довольного количества вопросов кратко отвечать и на мои вопросы. Он начал свое дело почти следующим образом.

– Я думаю, Сократ, – сказал Протагор, – что важная сторона воспитания человека есть знание поэм; а это должно состоять в разумении того, что поэты воспевали правильно и что нет, также в умении изъяснять их сочинения и давать отчет вопрошающему. Возьмем же и теперь вопрос, близкий к прежнему нашему предмету, то есть к добродетели, только добродетель перенесем в поэзию. В этом вся разница. Симонид291 где-то говорит Скопасу, сыну фессалийца Креона, что истинно трудно сделаться человеком добрым, совершенным во всех отношениях292, человеком без недостатка. Знаешь ли ты эту песнь, или я должен прочитать ее всю?

– Не нужно, – отвечал я, – знаю, и много размышлял о ней.

– Дело; что же, каково она написана? Хорошо, верно или нет?

– Да, – отвечал я, – по-моему, и хорошо, и верно.

– Но почитаешь ли ты сочинение хорошим, в котором поэт противоречит самому себе?

– Нет, – отвечал я.

– Всмотрись же получше, – сказал он.

– Я довольно всматривался, добрый Протагор.

– Стало быть, знаешь, – сказал он, – что в той же песни говорится далее: я имею невыгодное мнение о Питтаковом изречении, хотя оно произнесено и мудрым мужем, – что трудно быть добрым293. Знаешь ли, что эти слова сказаны тем же, кем и прежние?

– Знаю, – отвечал я.

– И тебе кажется, – спросил он, – что последние согласны с первыми?

– Кажется, – и вдруг опасаясь, чтобы он не начал рассуждать, я прибавил: – А тебе не кажется?

– Может ли быть согласен сам с собой тот, кому принадлежат оба эти мнения? Кто сперва утверждал, что трудно сделаться истинно добрым человеком, а потом, немного продолжив свое сочинение, забыл о прежней мысли и осуждает Питтака, который говорит то же самое, что трудно быть добрым, и не принимает слов его, хотя они подтверждаются собственными его словами? Явно, что, осуждая Питтаково мнение, тождественное со своим, Симонид осуждает и самого себя; так что если первое неверно, то неверно и последнее.

Выслушав это рассуждение, многие произвели одобрительный шум и похвалили Протагора, а у меня от слов его и от шума присутствующих, как будто от доброго удара кулачного бойца, сперва потемнело в глазах и завертелось в голове, но потом, если сказать тебе правду, желая выиграть время для размышления о мнениях поэта, я обратился к Продику и вызвал его к беседе следующею речью:

– Продик! Симонид – твой согражданин, ты должен помочь ему. Я призываю тебя, почти как Скамандр, осажденный Ахиллесом, по свидетельству Омира, призывал Симоиса:

«Воздвигнись, мой брат, крепость мужа оба, авось, обуздаем»294.

Да, призываю тебя; иначе Протагор разгромит нашего Симонида. Ведь, чтобы поставить его на ноги, нужна именно твоя симфония295, посредством которой ты различаешь слова хотеть и желать, как бы не тожественные, и следуя которой еще ныне говорил много прекрасного. Смотри же, так ли и тебе кажется, как мне: я думаю, что Симонид не противоречит сам себе. Прежде всего объяви свое мнение, Продик: то же ли, по-твоему, делаться и быть296, или не то же?

– О, свидетельствуюсь Зевсом, не то же, – отвечал Продик.

– Следовательно, в первом месте Симонид выражает собственную свою мысль, что поистине трудно делаться добрым человеком?

– Конечно.