Мера всех вещей

– А потом осуждает Питтака не за одинаковое со своим мнение, как полагает Протагор, а за другое? Ибо Питтак не сказал, как Симонид, что трудно делаться, но – трудно быть добрым. Итак, видишь, Протагор, Продик говорит, что быть и делаться – не одно и то же; а если быть и делаться не одно и то же, то Симонид не противоречит самому себе. Может быть, и Продик, и многие другие готовы утверждать с Исиодом, что трудно сделаться добрым, потому что боги, прежде добродетели, требуют пота; но, когда кто достиг высоты ее, бывшей трудною, она становится легка.

Выслушав это, Продик похвалил меня, а Протагор сказал:

– Такою поправкой, Сократ, ты больше испортил, чем поправил дело.

– Плох же видно я, Протагор, – был мой ответ. – Я – тот смешной врач, который, врачуя болезнь, только усиливает ее.

– А ведь в самом деле так.

– Как так? – спросил я.

– Поэт был бы не умен, если бы приобретение добродетели – дело, по признанию всех людей, самое трудное – почитал столь маловажным297.

– Клянусь Зевсом, – сказал я, – что Продик весьма кстати принял участие в нашем разговоре; божественная мудрость его, Протагор, едва ли не столь древняя, что получила начало от Симонида, а может быть, и того древнее298 напротив, ты знаешь много другого, а этой мудрости, кажется, не знаешь, – не так как я, ученик Продика299. Ты, по-видимому, не заметил, что и слово трудно Симонид, должно быть, понимал не в том значении300, в каком оно принимается тобой. Продик каждый раз учит меня разуметь его в значении ужаса. Если, например, я, хваля тебя или кого другого, говорю: «Протагор человек ужасно мудрый», то он возражает: «Не стыдно ли тебе доброе называть ужасным? Ужасное есть зло, а потому никто не говорит об ужасном богатстве, об ужасном мире, об ужасном здоровье, но говорят об ужасной болезни, об ужасной войне, об ужасной бедности, потому что ужасное есть зло». Таким же образом, может быть, и хиосцы, и Симонид под именем трудного понимают зло или что другое, чего ты не знаешь. Спросим-ка лучше Продика, потому что с ним приличнее советоваться о языке Симонида. Продик, что разумеет Симонид под именем трудного?

– Злое, – отвечал он.

– Следовательно, за то и осуждает он Питтака, – сказал я, – что в его выражении трудно быть добрым видит мысль худо быть добрым?

– Что же другое, кроме этого, по твоему мнению, Сократ, можно бы разуметь тут? Симонид порицает Питтака за его неумение правильно различать слова, так как он лесбосец и воспитан был под влиянием варварского наречия301.

– Слышишь, Протагор, что говорит Продик? Можешь ли что-нибудь сказать против него?

– Далеко не так, Продик, – отвечал он. – Мне хорошо известно, что Симонид, как и все мы, под именем трудного разумел не злое, а то, что не легко и приобретается великими трудами.

– И мне равным образом кажется, Протагор, что он разумел то самое; да и Продик это знает, но только шутит, как будто желая испытать тебя, можешь ли ты защищать свое мнение. А что трудным Симонид называл не злое, важный признак заключается в следующем же за тем выражении: там говорится, что это преимущество принадлежит одному богу. Если бы Симонид сказал, что худо быть добрым, и потом прибавил, что один бог имеет это зло, или что это преимущество принадлежит одному богу, то Продик почел бы своего соотечественника человеком гибельным и вовсе не хиосцем302. Между тем угодно ли тебе знать мою опытность (или как ты называешь это) в поэмах? Я, пожалуй, выскажу свое мнение о смысле Симонидовой песни; а когда неугодно, готов слушать тебя.

На это предложение Протагор отвечал:

– Как хочешь, Сократ.

А Продик, Иппиас и другие настойчиво приказывали говорить.