Мерецков. Мерцающий луч славы

— Вот-вот, Кирилл, родом я из тех краёв, — согласился Будённый. — Все дороги мною исхожены ещё с тех пор, как Первая конная армия рубила беляков. К тому же на Дону и Кубани проживает немало казаков, из них можно создать новые кавалерийские полки. Сталин мне напомнил об этом. — Маршал передохнул. — Ладно, Кирилл, пойду я. Надо мне с генералом Василевским в Генштабе ещё кое-что согласовать.

Мерецков выехал на фронт ранним апрельским утром. Солнце ещё не взошло, в густо-синем небе холодно мерцали звёзды, по краям горизонта они кое-где уже погасли. Кирилл Афанасьевич, казалось, ничего этого не замечал, хотя после разговора с Будённым у него полегчало на душе. Да, зря упразднили Волховский фронт. Интересно, как на это отреагировал Жуков?

— Приехали, товарищ генерал армии, — прервал его раздумья голос водителя.

Жуков встретил его крепким рукопожатием.

— Значит, нашего полку прибыло? — подмигнул он. Хорошо, что тебя ко мне направили, хотя я и не согласен с решением Ставки ликвидировать твой фронт. Я, Кирилл, был против. И не один. Маршал Шапошников тоже возражал. Но Сталин поверил Хозину, что тот снимет блокаду Ленинграда. Я в это не верю.

— Я тоже. — Мерецков сел.

Жуков прошёлся по комнате, бросил взгляд в тусклое окно, потом обернулся.

— Хозин — генерал не из робких, — сказал Георгий Константинович, — но порой действует не сжатым кулаком, а растопыренными пальцами. Сколько у него теперь армий? Девять! Да ещё три отдельных корпуса и две группы войск. Сил много, но как бы не сорвался. Ладно, давай, Кирилл, о деле поведём речь. Ты с охотой пришёл ко мне?

Мерецков вздрогнул, словно Жуков уличил его в чём-то плохом.

— Разве ты кусаешься? — улыбнулся Кирилл Афанасьевич. Он снял шинель, повесил её на вбитый кем-то в стенку гвоздь рядом с шинелью Жукова и присел к столу. — Понимаешь, меня к тебе назначили с повышением, но мне бы хотелось иметь большую самостоятельность. Моя армия, мои солдаты, мои бои… Понимаешь, Георгий, о чём я?

— Хочешь иметь свою армию?

— Да! Там я принесу больше пользы. Я всегда был честным перед тобой и таковым останусь. Но у меня такая просьба. Ты не обиделся?

— Да ты что?! — Голос у Жукова неожиданно потеплел, а глаза заблестели. — Я тебя понимаю, и ты по-своему прав. Но сам решить этот вопрос не могу. Когда буду в Ставке, переговорю с Верховным. Хорошо?

— Стану ждать с нетерпением.

— Давай у меня перекусим, а затем поезжай, Кирилл, на Калининский фронт и детально разберись, что там происходит. Если потребуется, принимай решение на месте, потом мне доложишь. У нас здесь беда случилась. Мы потеряли командарма генерала Ефремова…

Мерецков хорошо знал Ефремова, своего ровесника и боевого друга, и слова Жукова больно кольнули его.

— Как это произошло? — спросил он.

Что-то угрюмое появилось в лице Жукова, оно посерело.

— Он застрелился, — выдохнул он и пояснил.

33-я армия генерала Ефремова вела бои за Наро-Фоминск и Боровск. Она дошла до Вязьмы, и здесь её остановила 4-я танковая армия гитлеровцев. Сзади линия фронта сомкнулась. Ефремов отдал войскам приказ повернуть на юго-запад, в направлении на Ельню и Дорогобуж. Бойцы с боями выходили из окружения. Ефремова тяжело ранило, его пытались вывезти в тыл, но не смогли. Не желая попасть к немцам в плен, он пустил пулю в себя. Человек воевал за Родину, и воевал геройски, и вот его уже нет. Да, война жестокая штука, сегодня ты на коне, а завтра — с седла на землю. Слушая Жукова, Мерецков притих.

— Жаль Михаила…

— А мне, думаешь, его не жаль? — вздохнул Жуков и жёстко добавил: — Ладно, хватит этих разговоров, у меня от них сердце щемит. Поезжай на Калининский фронт, посмотри, как дела у генерала Конева. Человек он цепкий, характером строг. Да ты его хорошо знаешь! И всё же у него есть там проблемы.

Губы Мерецкова тронула лёгкая улыбка.

— Характер у Ивана Степановича крутой, не любит он, когда ему указываешь на недоработки. Мы с ним одногодки.

— А ты разве любишь? — усмехнулся Жуков. — Я тоже не люблю, но ради дела стараюсь приглушить в себе самолюбие и делаю всё так, как надо.

— Скажи, Георгий, какова обстановка на западном направлении?

— Если коротко, то ситуация такова. — Жуков твёрдыми шагами подошёл к висевшей на стене карте. — Наши войска стремятся перерезать железные дороги Смоленск — Гжатск и Вязьма — Брянск…

— Чтобы замкнуть кольцо окружения за спиной гитлеровских войск на Ржевско-Вяземском плацдарме, не так ли? — прервал его Мерецков.

— Твоя мысль верна, — согласился Георгий Константинович. — Но это одна задача. Вторая, не менее важная, — ликвидировать Демянский выступ. А немцы хотят пробиться от Демянска мимо Селигера к Ржеву, чтобы отсечь войска левого крыла Северо-Западного фронта и часть войск Калининского. Конев заявил мне, что у него уже разболелась голова от раздумий, как лучше «усмирить фрицев» на этом направлении. Подскажи ему наиболее разумный удар по врагу.

Мерецков взглянул на карту и заметил, что в предстоящих боях, как ему кажется, особое значение, если не решающее, будут иметь фланговые группировки войск.