Меридианы карты и души

Стены были увешаны портретами американских президентов и их жен. Рыжеволосый, смеющийся, в лице что-то мальчишеское, на лоб сползла прядь волос — смотрел на нас Джон Кеннеди. Чуть поодаль — Жаклин, Джекки, красивая, с четко очерченным крупным ртом, дерзким взглядом…

Я не ханжа, не собираюсь судить никого за изменчивость чувств, однако мне не хотелось почему-то видеть ее рядом с Кеннеди.

Когда в ноябре 1963 года в Далласе среди бела дня убили президента, я жила под Москвой, в Доме творчества «Переделкино». Работала над книгой «Караваны еще в пути». В течение нескольких дней все мы, кто находился тогда в Доме творчества, — писатели, их жены, уборщицы, повара — не могли прийти в себя. Не отрывались от телевизора, с болью и жалостью смотрели передачи из Америки — слушали речь, произнесенную Кеннеди несколько дней назад, видели Жаклин с двумя маленькими детьми у его гроба — и пытались понять: как все это произошло?.. И вот через какое-то время в печати появились фотографии: смеющаяся, сияющая, в подвенечном платье Джекки со своим новым мужем, греческим мультимиллионером, остроносым стариком Онассисом… Я восприняла это просто как вызов человеческой верности.

С такими невеселыми думами подходила я к памятнику Линкольну. Мраморная колоннада окружала здание с четырех сторон. В нише размером с комнату сидел великий солдат свободы, одинокий и старый. В лице его были сила и гнев. На стенах ниши высечены слова Линкольна. Был ли там его знаменитый завет, произнесенный еще на заре революции: «Свобода выше собственности, человек выше доллара»? Наверное, был! Такие заветы для того и существуют, чтобы быть высеченными в камне и зачастую, увы, окаменеть вместе с камнем…

Мы поднялись на окруженный зеленой стеной холм, где находилось Арлингтонское кладбище. Отсюда, с холма, видно поле, на котором тысячи одинаковых бетонных, в полметра, обелисков. Здесь спят вечным сном американские солдаты, в том числе и погибшие во Вьетнаме.

В Америке словно не желают произносить это слово — Вьетнам. И отнюдь не потому, что все связанное с Вьетнамом забыто. Скорее наоборот. Эта страна, лежащая в тысячах километров отсюда, неизменно присутствовала, ощущалась в жизни, в делах огромной, могучей Америки и американцев.

Выпестованная в Пентагоне, пятиугольном, гнетущего казарменного типа здании, благословенная Белым домом, эта самая черная и самая долгая из войн, которые вели Соединенные Штаты, обошлась американскому народу в четыреста миллиардов долларов. Однако громадный материальный урон несравним с теми неизмеримыми моральными потерями, которые понесли Соединенные Штаты, семь лет подряд без передышки с суши, с моря и с воздуха обрушивающие бомбы и беды на эту небольшую, непоколебимую в своей справедливости страну. Об этих же потерях и писал в газете «Нью-Йорк тайме» известный американский обозреватель Джеймс Рестон: «…В результате этой войны произошло резкое падение уважения к авторитетам в США — падение уважения не только к гражданскому авторитету правительства, но также к моральному авторитету школ, университетов, печати, церкви и даже семьи… Мало кто из американцев оспаривает мнение, что — на пользу ли это или во вред — с американской жизнью что-то произошло: что-то еще непонятное или невоспринятое, что-то новое, важное и, вероятно, долгосрочное по своему характеру».

Да. каждый шаг, каждый поступок, будь он справедливый или несправедливый, сделанный даже за тысячи миль от самой страны, оставляет след и на внутренней ее жизни, обновляет или расшатывает не только ее экономику, но и ее авторитет, вес, моральную крепость людей, заставляет пересмотреть, переоценить понятия, казалось бы не находящиеся в прямой связи с тем самым, сделанным вовне шагом.

4 июня, Егвард