Меридианы карты и души

И в самом деле, то, что нам привелось увидеть… Но в общем подобных мест и впрямь лучше не знать.

Я хоть и поверхностно, разумеется, но имела какое-то представление об американской «индустрии развлечений». Из всего, что я повидала такого в этой поездке, мне более или менее запомнилось чикагское кабаре «Шестиугольник». Танцовщица, исполнявшая «танец живота», — только это был не танец, а некое лишенное всяких эмоций моторизированное вибрирование, — двигалась по краю сцены, в самой непосредственной близости от уже порядком хвативших зрителей. Сцена была совсем низко, и сидящие за столиком мужчины, не стесняясь в выражениях, приподнимались и совали ей за переливающийся лифчик из парчи свои пропотевшие доллары. Зрелище было по-американски «конкретно» и без сантиментов. Восточные танцовщицы, которые довели «танец живота» до искусства, были бы оскорблены американскими «нововведениями»…

Но та мерзость, на которую мы попали с Марго в том самом кинотеатре Сан-Франциско, за гранью всяких эпитетов. Это было вне любви, вне страсти, вне стыда, даже вне похоти и тому подобных, все-таки человеческих чувств. А если уж употреблять слова «стыд», «стыдиться», чтобы определить психологическое состояние человека, то их следует отнести прежде всего не к тому, что ты видишь на экране, а к самой мысли, что человек способен подобное, чему и имени нет, преподнести как «искусство», воплотить, заснять, выставить напоказ…

Есть в Сан-Франциско еще одно прогремевшее варьете, которое там считается уникальным пристанищем искусств. В отличие от кинотеатра, где мы побывали накануне, где в огромном зале сидело всего человек восемьдесят, здесь зал был набит битком. Женщины, мужчины, молодые, старые — в общем все, как в обычном театре. А необычное было только на сцене. Полуобнаженные девицы из кордебалета исполняли и классические, и современные танцы. Певица в длинном платье, с обнаженными руками пела арии из опер и романсы. Полная, крупная женщина с копной рыжих волос рассказывала остроумные истории, зал смеялся, аплодировал. Все было честь по чести. И вдруг в конце представления танцовщицы скинули с себя лифчики вместе с бюстами, певица — свое длинное платье, толстуха юмористка — нежный тюль, прикрывающий глубокое декольте. Все сорвали с головы женские парики — из-под всего этого на свет божий предстали крепкие мужские, подтянутые тела, мускулистые руки и ноги. Одним словом, Евы вдруг заговорили низкими мужскими голосами, ухмыляясь во весь рот — то ли над зрителем, то ли над собой…

Мы сидели прямо у сцены, и даже отсюда, из такой близи, невозможно было представить себе, что это были мужчины, настолько изящны и женственны их движения, так естественно по-женски они кокетливы. Но в конце концов все это зрелище вызвало смешанное чувство — в нем было и удивление, и жалость, и буквально физическое неприятие.

6 июня, Ереван

Хотя Урартийская крепость царя Аргишти, находящаяся на юго-восточном холме города, и свидетельствует о том, что Еревану 2750 лет, тем не менее это один из самых молодых городов мира. Ведь Ереван стал Ереваном только в последние пятьдесят лет. Несмотря на это, в городе много памятников, обелисков, скульптур. Один приезжий журналист написал о Ереване, о городе, который насчитывает уже восемьсот тысяч жителей, что улицы его по-домашнему уютны, что они — как холл в огромной квартире, как интерьер.

Среди ереванских памятников есть один, у которого своя особая биография. В саду, расположенном между улицами Теряна и Абовяна, словно растут из земли, поднимаются вверх две белые мраморные руки, тянутся друг к другу для пожатия…

— Что это? — интересуется каждый, кто видит это впервые.

И ереванцы с гордостью отвечают:

— Это нам прислали из Каррары. Каррара и Ереван — города-побратимы. Мы им послали старинный хачкар — крест-камень, — а они нам эти руки… Вы, конечно, знаете, что из каррарского мрамора сам Микеланджело ваял свои статуи.

Наверное, на свете много городов-побратимов, но в нас живет простодушное желание во всем видеть еще больше, чем есть. Тянущиеся друг к другу руки мы уже сливаем в крепком рукопожатии. Ведь земля наша веками тосковала по братскому рукопожатию, по искренности, по дружбе…

Эту нашу склонность к преувеличению очень быстро раскусил известный итальянский писатель Альберто Моравиа. Он пробыл в Армении всего два-три дня, держался суховато, можно сказать, даже сурово, — словом не «по-итальянски». Однако, вернувшись в Италию, написал об Армении очень тепло. Все в этой стране воспринимается через ее внутреннюю суть, говорит Моравиа, все в ней имеет двоякий смысл, даже обычный коньяк, который для любой другой страны лишь напиток, полученный из винограда, для армянина свидетельство силы и энергии родной земли…