Меридианы карты и души

И я вспомнила: имя Соны Варданян часто мелькало на афишах, в программах балетных премьер. Поинтересовалась, каким ветром ее занесло сюда. Оказалось, вышла замуж за студента, который учился у нас и…

— Что здесь будете делать?

— Поступила в канадский «Гран бале».

Какая-то тревожность на бледном лице Соны, светящемся над высоким глухим воротником черного свитера. На другой день в зале «Плато» она исполняла народный танец «Махмур ахчик»^[43] И мелодия была близкой, и публика армянская, — казалось, все есть. Ан нет. Ноги Соны словно с трудом отрывались от сцены, в движениях не было легкости.

На этом вечере после моего рассказа об Армении за кулисами ко мне подошла Сона.

— Вы все во мне опять всколыхнули, — раздался в полумраке ее голос.

— Я ничего не преувеличила?

— Нет, все правда. — Голос ее дрожал.

В Монреале на вечере Союза культуры имени Текея-на объявили о выступлении молодой пианистки Азнив Кананян. К роялю подошла крупная, полная девушка и начала исполнять «Токкату» Хачатуряна. Но вдруг где-то в середине сбилась, перепутала и, нервно хлопнув крышкой рояля, быстро вышла из зала. Многие недоуменно переглядывались.

— Она из Армении. Видно, вас увидела, разволновалась. Говорят, всей семьей собираются обратно, — объясняют мне.

В перерыве ко мне подошел невысокий, хрупкий паренек. Голос у него срывался, не разобрать было, что хочет сказать. Единственное, что я уловила, — это то, что желает поговорить со мной наедине. Заметив, что я колеблюсь, уточнил:

— Я из Армении, я…

Мы условились о встрече.

В гостиницу он пришел не один, а с отцом. Парня звали Хачик, отца — Барунак, фамилия их Маджарян. Отец поведал мне невеселую историю. Он родом из Малатии. В 1915 году вся их семья погибла, осталось лишь двое братьев. Жили они в Египте. В сорок шестом решили ехать в Армению. Барунак с женой и ребятишками уехал раньше. А брат так и застрял. Несколько лет назад он написал: «Мы решили всей семьей податься в Канаду. И вы давайте с нами. Старость не радость, а вместе все же полегче». У Барунака была в Ереване хорошая работа — чертежник в Научно-исследовательском институте цветных металлов. Он оставил все и, забрав жену и двоих сыновей, отправился по приглашению брата в Монреаль…

— Поверьте, из любви к брату, только из любви к брату… Больше никаких причин.

— А он тебе свою любовь хорошо доказал… — вмешался Хачик.

Но отец прервал его:

— Это к делу не относится… Ну, короче говоря, назад хотим… Уже подавали прошение, нб получили отказ. Теперь второе подали…

Смотрю на них — сидят, беспомощно сгорбившиеся, в уголке плюшевого гостиничного дивана, дважды осиротевшие, да какое там дважды — трижды! Потеряли Малатию, потеряли Ереван, а теперь вот совсем чужие в Канаде…

— Вместе с братом живете?

— Как же! — снова не сдержал обиды Хачик. — Через несколько месяцев пришлось квартиру снять.

— Характерами не сошлись?

— Еще как не сошлись! Они нас все не туда, не к тем тянули, на Армению взирали с высока…

— Ну, это другой вопрос, это к делу не относится, — снова прервал Хачика отец. — Очень просим, тикин Капутикян, помогите… Поедете — объясните там, что ошиблись, что…

В глазах пожилого человека блеснули слезы.

И у меня в горле запершило. Моя непреклонность дрогнула.

— А знаете, ведь может так быть, что вернетесь и вам квартиру не скоро дадут. Люди стыдить станут… Словом, нелегко придется…

— Знаем… Многие бы вернулись, да сраму боятся. Другим не признаются, а между собой толкуют об этом.

С того дня Хачик навещал меня почти ежедневно, говорил о том, о чем не осмеливался ни с кем говорить вот уже два года.

— Да, мы виноваты, очень виноваты… Но ведь даже опасные преступники, отсидев пять — десять лет, выходят на волю, а мы… сколько нам еще здесь отсиживать… Пусть десять, пусть двадцать лет, но все равно вернусь…

А за этими вспышками следовали воспоминания:

— Мы жили на улице Щорса. Знаете дом Галенца? Художника. Так вот возле них. Мы с сыном Галенца, с Capo, вместе росли… Уж так мне не хотелось уезжать, но и без родителей жизнь не жизнь, уломали меня… Когда в Москве купили билеты в Канаду, я сбежать хотел, в Ереван вернуться… Никак мне здесь не прижиться. Вам-то этого не понять, вы тут всего несколько дней…

— Может, оттого, что языка не знаешь…

— Нет, не только в языке дело. Здесь люди другие, каждый как-то сам по себе. Замкнуто живут, тепла у них нет для других. Дом, работа, работа, дом — вот и все. Рестораны, заведения всякие, магазины — это все внешнее. Вернетесь в Ереван, расскажите, напишите, убеждайте— пусть не оставляют родину, никто, никогда.

Как и отец, Хачик раньше работал чертежником в «Армсельхозпроекте». За эти два года его душа изболелась. Он с трудом подыскивает сейчас слова, чтобы выразить свое состояние.

— Знаете, сам не понимаю, что со мной происходит. Ереван меня, как магнит, тянет. Хочу оторваться — и не могу. Не от меня это зависит, поверьте мне.