Меридианы карты и души

Комитет, созданный в 1964 году, стал в какой-то мере непосредственным преемником КПА — Комитета помощи Армении, возникшего в двадцатых годах, — но по сути своей в корне от него отличается. Нынешний Комитет по культурным связям предполагает совершенно иные маршруты своей деятельности — помощь не Армении, а из Армении.

Вот и сегодня председатель Комитета Вардгес Ама-заспян созвал нас, членов правления, чтобы обсудить просьбу писателя Ваграма Мавьяна, прибывшего из Лиссабона. Это отнюдь не личная просьба, она исходит из фонда Гюльбекяна, где Мавьян работает.

Этот фонд, основанный согласно завещанию Галу-ста Гюльбекяна, распределяет свои средства во многих странах мира. При нем существует и армянская секция, которая призвана помогать спюрку — его учебным заведениям, больницам, нуждающимся студентам, издавать труды по истории Армении, ее зодчества и прочее.

Ваграм Мавьян рассказал нам, что эта секция снабдила почти все школы спюрка кинопроекторами, но нет слайдов по Армении. Он составил предварительный их перечень: история родины, ее литература, архитектура, а главное — современная Армения, ее столица, культура, наука, — и просил Комитет достать эти материалы.

Участники заседания с готовностью предлагают свою помощь. Мы расходимся по домам с каким-то добрым чувством. Пусть мелочь — слайды, но что-то еще прибавится, что-то еще узнают они о нас, о нашей жизни, о Советской Армении.

Расставаясь, мы с Ваграмом сговариваемся пойти вечером вместе в театр.

Мавьян писатель одаренный, интересный, что называется, с изюминкой. И внешность незаурядная. Седина, которой становится с каждой встречей все больше и больше, прибавляет ему какую-то значительность.

Два года назад Мавьян тоже приезжал в Ереван. Мы побывали с ним в селе Уджан, где он хотел увидеть памятник полководцу Андранику. Лет десять уже, как он воздвигнут на средства, собранные жителями Уджана. В селе еще живы многие из воинов армии Андраника— те самые ополченцы, которые в 1915 году встали на защиту своей обожженной земли, на защиту осиротевших жен и детей от злодейств, чинимых разъяренными аскерами. Сгорбленные, совсем уже старые, с четками в темных, сморщенных руках, сидят они под сенью молодых деревьев на скамейках у памятника.

Поодаль с горделиво-независимым видом нас с Мавьяном разглядывают деревенские парни, по-модному с длинными волосами, в пестрых грубошерстных свитерах. Это они облекли в плоть мечту стариков: вырыли возле памятника котлован для озерца, закрепили дно и стены камнем и цементом, насадили вокруг деревья. На берегу этого озерца под ногами у дедов крутятся внуки, крепенькие, с горящим горным румянцем на налитых щеках, и хоть одежда у них и новая, но штанишки обвисли, скошенные ботинки в грязи, — одним словом, обыкновенные деревенские ребята…

Я вспоминаю каменного всадника на кладбище Пер-Лашез в Париже. И сейчас там покоится прах Андраника. Отвергнув недальновидную, вредоносную политику дашнакских властей, в 1919 году, еще до образования Советской Армении, он покинул родину. Там, в Париже, Андраник всего лишь памятник-камень, здесь он живой, здесь его земля, его дом, его дух.

Осмотрев памятник, идем к дому, где живут уджанские учителя Мисак и Алмаст Гаспаряны. Приехав в это село, невозможно обойти дом Алмаст, который стоит у самого въезда в Уджан. Словно о нем писал наш поэт Мисак Мецаренц еще в начале века: «Стать бы мне хижиной у края дороги, зазвать бы мне всех на мое тепло и свет». Это, конечно, не хижина, а новый двухэтажный дом, правда, еще не обставленный. Да и как тут успеть, если почти каждый день гости, по-сасунски щедро накрытый стол. Помню, когда впервые мы, группа писателей, пришли в этот дом, Алмаст, смуглая и сильная, лет под пятьдесят, с детской непосредственностью воскликнула:

— Клянусь детьми, даже если бы сам господь сошел на землю, я бы так не обрадовалась…

И сегодня так же радушно в этом доме. Собралась вся родня, приехали из Еревана, из талинских деревень, где Алмаст провела свою учительскую молодость и где у нее теперь что ни дом, то друзья.

Талин. Пожалуй, во всей многокаменной Армении не сыскать такой скупой и бесплодной земли, как в этом покрытом серыми грудами валунов горном краю. Но, пожалуй, на всей нашей земле с ее древними пергаментами и священными руинами не сыскать и другого такого места, где так явственно ощущалась бы духовность, так жила в памяти народа его история. Оставив там, за чертой, синие хребты первозданных гор, где слагался эпос о могучем юноше Давиде, осев здесь, в отрогах Талина, сасунцы усыновили эту многотрудную, исхудалую землю, вложили в нее всю нежность и тоску по силой отторгнутому, покинутому краю.